– Третий из пяти, – буркнул себе под нос Такер. – А это что?
На столе – помимо каких-то ключей и пачки сигарет с зажигалкой – лежало портмоне.
– Документы, – откликнулся Розенштейн.
– Нет, – Уильям протянул руку и достал что-то, выглядывающее белым уголком из-под кожаного кейса.
В его руках оказался аккуратно сложенный кусок листа с напечатанным на нем текстом:
Eight times you saved my life, nine times you entered my house. You served me for seven years only to make a mistake on the eighth. For eight days I will mourn for you, but already on the sixth day I will find a replacement for you. Nine of our people will shoot into the air seven times. Seven days will pass, and seven dawns will make us forget about you. Everything will end at this moment.
– Восемь раз ты спасал мою жизнь, девять раз ты был вхож в мой дом. Семь лет ты служил мне, чтобы на восьмой ошибиться. Восемь дней я буду скорбеть о тебе, но уже на шестой найду тебе замену. Девять наших людей выстрелят в воздух семь раз. Семь дней пройдет, и семь рассветов заставят нас забыть о тебе. Все закончится в этот момент, – перевел Такер вслух.
– Угроза, – заключил Розенштейн. – Он предал кого-то из своих, скорее всего – главаря.
Такер просиял и, еще несколько раз пробежавшись взглядом по бумаге в своих руках, обернулся:
– Идём, Анна, – он оставил на столе листок и двинулся к выходу. – Розенштейн, держи меня в курсе.
– Ты больше ничего не скажешь? – милиционер торопливо пошел за детективом, а Анна и Милена, переглянувшись, последовали за ними. – Уильям! – Розенштейн догнал детектива и схватил за рукав, поворачивая к себя. – Это третье убийство, один и тот же почерк. Ты понимаешь, насколько это серьезно? Не смей скрывать от меня, если ты что-то знаешь!
Такер посмотрел на свою руку, оказавшуюся в ладони милиционера, но тот хватки не разжал. Детектив стиснул зубы:
– Их будет пять, – холодно проговорил он. – Это всё, что я могу сказать.
– И почему ты уходишь? Нам ждать, пока появятся еще два трупа?
– Надеюсь, что нет, – Такер тряхнул рукой, освобождая ее, и как только Розенштейн отступил, зашагал прочь. – Анна, идём!
Розенштейн в который раз за это беспокойный день всплеснул руками:
– А Вы? – он посмотрел на Анну. – Вы-то почему здесь?
Доктор пожала плечами:
– Если бы я знала, товарищ капитан, я бы обязательно ответила Вам на этот вопрос.
– Я не знаю Вас, но хочу предупредить, Анна, – Розенштейн повернулся к ней. – Такер – гений. С этим никто здесь спорить не станет, потому что это чистая правда. Однако иногда его заносит. Иногда он втягивает в свои дела тех, кто не должен быть в них втянут.
Милиционер кивнул на прощание и двинулся назад – в сторону гаража. За ним, также сказав “до свидания” жестом, ушла и Вишневская.
Анна пошла в сторону дороги, где оставалась машина, на которой они с Такером сюда приехали.
Уильям отложил листок и карандаш на столик рядом с собой, сел в кресло и блаженно вытянул ноги. Всё складывалось, как нельзя лучше: по его расчётам, исполнитель должен был быть пойман сегодня.
Такер