Но одним некрологом Раиса Робертовна не ограничивается и приглашает меня на похороны, сказав, что я навсегда останусь частью их семьи и покойной бабушке мое появление у гроба было бы приятно.
Я ненавижу похороны и ненавижу вдвойне, если они проходят в трёхстах километрах от места моего проживания. Однако приехать все равно соглашаюсь. Родители Арсена мне как родные, да и бабушку его я любила. Хорошая она была: внуку своему постоянно делала замечания, а меня наоборот хвалила. Как такую не любить?
Черное платье в моем гардеробе имеется, так что дело остается за малым: выпросить у начальства выходной. Антона в офисе не наблюдается с самого утра, поэтому приходится звонить ему на мобильный. Пока ищу его номер в списке контактов, неожиданно думаю, что буду рада услышать его голос. Всю неделю мы практически не общались: то он был занят, то зашивалась я. Как и предполагалось, скорость выполнения поставленных задач сыграла против меня. Задач стало больше, а времени на их выполнение меньше.
Как там обычно говорят? Инициатива ебет инициатора? Как раз мой случай.
Но хоть какое-то развлечение за полным отсутствием секса, – мысленно ухмыляюсь я, слушая гудки.
– Привет, Ксюш! – как и всегда бодро звучит голос Антона. – Рад тебя слышать.
– Э-э, здравствуй, – бормочу я, отчего-то растерявшись. Видимо тем, что он тоже рад меня слышать. – Тут такое дело… Меня завтра пригласили на похороны, и я бы хотела взять выходной… За свой счет, разумеется.
– Конечно, – незамедлительно звучит в ответ. – Кто-то близкий умер? Может быть нужна помощь?
– Нет-нет. – Я ловлю себя на том, что не к месту начинаю улыбаться. А речь все-таки о похоронах идет. – Я бы на полдня отпросилась, но до кладбища ехать нужно несколько часов, и я вернусь поздно.
– Хорошо. И прими мои соболезнования. Сам недавно отца похоронил.
– Ох, – отвечаю я с запинкой. – Сочувствую. То есть, соболезную.
– Ничего. Иногда даже смерть к лучшему.
Все-таки не зря похороны занимают лидирующую строчку в списке «Ненавистные мне вещи». Терпеть не могу добровольно горевать. А глядя на людей в черном и их скорбные лица, понимаю, что горевать обязана и желательно не меньше остальных, чтобы не заслужить порицающий взгляд.
Бабушке Арсена, на секунду, было восемьдесят три, и смерть в таком возрасте предсказуема. Поэтому не получается у меня качественно грустить. Возможно, лет в семьдесят пять я изменю свое мнение, но пока единомоментное избавление от артрита, бессонницы и необходимости вставлять по утрам челюсть представляется мне не таким уж и ужасным.
Причина номер два, по которой я начинаю ненавидеть похороны еще больше – это необходимость снова видеть