– Если здесь есть лавочки, то кто-то должен на них сидеть, – в голосе Мальвины были ноты искреннего недоумения, возмущения, как будто бы ее задел тот факт, что Лютер вспомнил о ночных прогулках, но священник знал ребенка достаточно, чтобы понять, что она предельно спокойна. – Да и кто будет заходить ночью в богом забытую церковь?
Лютер снова почувствовал, как в нем играет непринятие. Он не хотел видеть Мальвину в дорогом сердцу месте, хотя они провели вместе уже приличный срок. Он надеялся, что о ней не забыли, но понимал, что кроме Божества никто и не подумает позаботиться о такой глупой девчонке; кажется, малышка из атеизма способна запросто перейти в фанатеющий сатанизм, и кто тогда захочет перевоспитывать ее?
– Каждую ночь, как только моя голова касается подушки, я мечтаю, чтобы…
Лютер не договорил. Хотел произнести: «Чтобы сюда вернулась твоя матушка…», но смолк, потому что где-то еще глубже не хотел вовсе.
– Ты правда думаешь, что она придет? – Мальвина почему-то прознала и поникла, села и следом опустила плечи, и, хотя Лютер не верил в ее умение грустить, он был уверен, что ее существование уже подразумевало умелую актерскую игру.
– Никакая мать не бросит свое дитя, не вернувшись к нему. Бог дал людям совесть, которую нельзя проигнорировать.
– Тоже считаешь, что она меня бросила? – Мальвина подняла черные глаза на Лютера, и он почему-то подумал, что какой-то маленький, совсем безвредный дьяволенок все-таки сидит в этом взгляде и ищет удобного момента, чтобы напакостить.
– Нет, – лгал.
– А пора бы, – отвернулась. – Мне скоро стукнет восемнадцать. Тогда и церковь избавится от меня.
– Через три года?.. Не лги себе. Ты здесь недолго, так чем тебе так не нравятся теплые каши на завтрак и крыша над головой?
Несмотря на то, что разговор из напряженных упреков свелся к чему-то более нежному и осторожному, Лютер сохранял предельную безучастность и даже не двигался в сторону Мальвины, хотя он не боялся поддержать человека других взглядов.
– Здесь везде кресты, здесь везде есть вера в лучшее… – она внимательно оглядела главный зал, подметив, что Лютер отвлекся на разговор и не зажег ни одну из свечек. Она облокотилась на переднюю лавочку и осмотрелась. – Люди приходят сюда, когда отчаялись, когда им нужна помощь, они хотят, чтобы кто-то в них поверил, сказал им: «Ты все сможешь», и моя мама пришла сюда, надеясь списать собственный грех церкви, иначе зачем она оставила меня одну без денег в совсем незнакомом мне едва населенном городе? Это место – единственное в своем роде. И кто, кроме тебя, правда в нем заинтересован?
– Зачем ты называешь себя грехом? Дети – чудесное явление.
– Только не такие, как я.
– Ты все еще не хочешь рассказать мне о своем прошлом?
– Я