Было ожидаемо, что уставший, измученный одиночеством Лютер предложит такой вариант, и Лили одобрительно кивнула, хотя внутри себя приняла одно решение: предложением не пользоваться.
– Всего вам хорошего, – и дверь захлопнулась.
Богиня была настойчива в своих движениях, и властный взгляд, упавший на меня, подвел уже мои колени:
– Я не лжец, – и я не смел ее касаться, не смел двигаться.
– Я знаю, – на удивление спокойно ответила она, и мне показалось, что ко мне Лили приняла такую же холодную, оборонительную позицию, как и к Лютеру.
Но на то ее право. В следующий раз я буду готов ответить священнику.
– Ты же знаешь, что после того, как примешь мою сторону, обратный путь для тебя закроется? – леденящий голос дьявола мрачно окутывал сознание Мальвины, гордо стоящей на ногах, но с предательски дрожащими мыслями. Она постоянно напоминала себе, что никто и ничто не сможет просто так забрать ее жизнь, ведь как бы много душ не тонуло в лавовых реках Асмодея – самой большой монетой была человеческая судьба, и выше нее стояла только преданность. Увидевшая перед чернотой закрытых глаз образ дьявола, она больше не была в силах отречься от него, а потому стояла, едва дыша, боясь подать признак существования, будто не подозревая, что она сама – и есть жизнь.
– Знаю, господин Асмодей, знаю… – робко прошептала она.
– Позволь узнать, почему нам понадобилось так много времени, чтобы ты склонила чашу весов в мою сторону, ягода раздора? – запах ногтей раздирал душу.
Он почему-то усиливался каждый раз, когда трехглавый бык раскрывал пасть. Мальвина замирала и думала: «Почему же я вовсе знаю, как пахнут ногти?»
Ответа на этот вопрос быть не могло.
– Я… – и она умолкла. Как глупо было понимать, что человеческая гордость и обида на чужое признание душило шею, как много ненависти зарождалось в том, что не было способно ненавидеть. Ей хотелось очнуться от кошмара, прибежать к Лютеру, которого она едва узнала, чтобы поплакаться и попросить совета, но его комплекс спасателя раздражал разум, не позволяя ей понять, что «травма спасателя» – это слишком грубое понятие для человека, воспринимающего чужую жизнь как свою и всех ставящего на одну позицию не только потому, что перед богом все равны, но и из личностных соображений, опыта. Для Мальвины, мечущейся от добра к злу, такая доброжелательность и душевная открытость, присущая Лютеру, являлась запредельной мечтой: и зная, что его любовь искренна, невозможно было смириться, что кто-то так просто возносит в абсолют всех вокруг. – Я выбрала тебя, потому что мне не хватило сил справиться со своим прошлым и принять его. Никто перед божеством не равен, все имеют слишком разные истории, чтобы быть судимыми, а в аду даже кругов девять… – и странная улыбка ознакомилась с губами Мальвины, признавшейся самому дьяволу в своей не менее искренней, чем любовь Лютера, ненависти. –