А как плакали дети, которых бросили? Которые выросли в детских домах или интернатах? Какими слезами плакали они?
– Обстоятельства, – вдруг тихо сказала шедшая рядом с ним женщина. – То были только обстоятельства.
Толян посмотрел на неё, а она посмотрела на него. Будто найдя собеседника, нервно улыбнулась сквозь слёзы, крепко прижимая к груди голого, пузатого пупса. Яркие, искусственные голубые глаза куклы смотрели вверх, будто там была не тьма, а яркое синее небо. Он будто видел, как вдалеке, оставляя белоснежный след, летел самолёт, а чуть ниже, птица. И это было так увлекательно, так интересно…
– Меня вынудили обстоятельства, – продолжала женщина. – Я не хотела. Я ни в чём не виновата. Не виновата… Меня заставили. Я его не бросала… – и громко зарыдала.
В этот момент они оказались у обрыва и что-то заставило её оторвать пупса от груди и, вытянув руки вперёд, отпустить куклу. Женщина зарыдала ещё громче, потом отвернулась и пошла прочь. Рядом в пропасть скидывали куклы другие, они тоже плакали, кто-то даже просил прощение, кто-то молча разворачивался и уходил, чтобы вновь вернуться сюда уже через некоторое время.
– Ма-ма, – говорили из ямы неясные, искусственные голоса. Они лежали огромной кучей, которая никогда не заполнит эту бездонную пропасть, потому что людей, что сейчас бросают и будут бросать своих детей – всегда много. Они не иссякнут, не исчезнут. Как впрочем, и те, кто разрушают свои дома или изменяют супругам. Это бесконечный цикл. Круговорот.
Но Толян понимал и знал, что обстоятельства существуют. Причины, побудившие совершить то или иное преступление. Но так ли надо искать оправдания тем, кто совершает такие поступки? Можно ли вынести щадящий приговор, ограничится штрафом в пару тысяч рублей за то, что когда-то смелости, сил и любви не хватило, чтобы оставить ребёнка себе и позволить ему вырасти пусть не в полной семье, но хотя бы при матери или же при отце?
Да хрен его знает?!
Толяну это всё надоело. У него не было семьи. У него и дома-то не было. Лишь та квартирка, что купили когда-то ему родители. Он и с женщиной-то толком и не жил. Вот с Ладушкой – сучкой – пару лет и всё. До этого были лишь мимолётные встречи, какие-то недосвидания. Редкие связи на стороне, по молодости. И детей у него тоже не было. Не сложилось. Не получилось. Просто прошло мимо.
Толян отвернулся от пропасти и пошёл к стене, той самой, что явилась перед ним в первый раз. Она стояла на том самом месте, где и была. Исчез конвейер, потом мойщики обуви. Наверное исчезнет и пропасть, однако стена останется! Как и холод. Толян прикоснулся к шершавой поверхности. Тут стена была прямая, без выбоин и остроконечных пиков, без бугров и дыр. Просто шершавая. Так сильно похожая на его жизнь. Скучная, однотипная, тоскливая. Серая.
Совсем неожиданно Толян отступил назад и взмахнул косой. Чёрная линия разрезала стену, и Толян вновь стал падать в пустоте и темноте. Он ушёл оттуда, ушёл с неподдельной радостью. К чему ему