Через пару дней, в мой выходной, мы мотались с Джесс по округе и смотрели помещения. Она непременно хотела первый этаж, вид на джунгли, уединенность и близкое положение к вилле «Мальва». Было несколько вариантов, но все не то – пока наконец мы не приехали к ангару. Это было средней величины сводчатое помещение, в котором раньше хранили зерно. Оно находилось в тенистых джунглях, и потому солнце не сильно нагревало его металлическую крышу. С внешней стороны у ангара был расположен ряд промышленных вентиляторов, половина которых, правда, вышла из строя. Выглядели они как забитые подгнившей трухой от пальмовых листьев гиганты, но Джесс так понравился антураж, что она загорелась. Хозяин, долговязый ланкиец с круглым, как барабан, животом, увидев белую женщину, тут же заломил цену, но я объяснил ему на сингальском, что так делать не стоит. Тогда он попытался предложить мне взаимовыгодную схему, в которой и он, и я будем получать с «этой белой женщины» процент. Я опять-таки разъяснил ему, что «эта белая женщина» мой друг. И тогда он с такой же легкостью, как строил схемы наживы, махнув на нас рукой, сдал ангар за цену вдвое меньшую, чем просил изначально.
Джесс скакала от радости.
– Только электричество плюсом к цене, – поправился долговязый ланкиец, пробарабанив по круглому животу крепкими коричневыми пальцами, похожими на трубочки тростника. Мне представилось, что если в них высверлить маленькие дырочки, можно было бы просвистеть на них очень хитрую мелодию. Это, конечно, была странная фантазия, но я любил гонять в голове абсурдные мысли. Наверное, это было у меня от отца, который в отличие от матери-традиционалистки (тем не менее вышедшей замуж за белого) был нарушителем мирового порядка. Уехал в крайне сомнительное путешествие, не согласованное ни с кем из семейного клана, и привез в родовое гнездо зажиточных виноградарей ланкийскую красавицу, которая ни слова не знала по-итальянски. Пять раз за жизнь менял профессии с крайне респектабельных на совершенно неприемлемые. Проворонил маму, которая полюбилась всей семье и в итоге осталась жить в имении, как оплот единственного здравого отцовского решения. А он? Бог знает, где теперь он. Я всегда боялся стать таким же, но где-то в глубине души, наверно, хотел этого. Хотел научиться его свободе, только так, чтобы взять оттуда самое лучшее.
Думаю, Джессика напоминала мне его. Чем-то напоминала.
И если я только позволял себе абсурдные фантазии, она их с легкостью воплощала. Стояла передо мной и ушлым ланкийцем и отслюнявливала ему замусоленные рупии из большой пачки купюр на полгода аренды вперед. Прикусив губу, пересчитывала. И вся горела. Странная, очень странная девушка.
Труди. Живопись Пьера Брассо
Не