Как-то раз, нам было по девятнадцать лет, мы лежали в постели и размышляли, что расстаться было бы забавно. Мне жениться на другой, ей выйти за кого-нибудь замуж. А потом встретиться через несколько лет и стать тайными любовниками. И никто бы не посмел назвать это изменами. Эта гипотетическая возможность так возбудила обоих, что мы полезли под одеяло и занялись сексом с удвоенной страстью под влиянием новых образов.
Узкий коридорчик редакции «Советской Онеги» неожиданно оказался тем будущим, в которое я не сумел втиснуться. Я был женат и любил свою жену, а она очень хорошо относилась к мужу, может даже любила его, председателя рыболовецкого колхоза имени Ленина.
Полюбил я ее в ту же секунду, как увидел снова, хрупкую, с испуганным взглядом и некрашеными волосами, прихваченными пластмассовой заколкой так небрежно и изящно, что захотелось тут же припасть к её длинной шее нежным поцелуем. Я не перестал любить жену, а может, не переставая любить её, умудрился жениться по любви. «Советская Онега», застрявшая вне времени, пространства и ситуационной вероятности явила в своём грязном коридоре чудо моей прошлой жизни во всей чистоте невозможного. В общем, мы стали любовниками. Разумеется, тайными. У нас не было ни единого шанса избежать этого. Я так и не узнал сменила ли она фамилию на Перевертайло.
Всем известно, что в XVIII-XIX веках женская молодость проходила стремительно. После шестнадцати девица резко созревала. После тридцати наступало увядание. Описанные Жорж Санд прекрасные Лукреция Флориани и Агата Пальмароза были старше своих любовников, но являли пример удивительных исключений, живших только в воображении французской писательницы. И сегодня бодипозитив скользким ужом вползает в женские ушки и нашёптывает им мысль, что любая разожравшаяся задница – пример исключительной своеобразности, достойной райского яблочка. Дамы верят, полагая красоту общим местом. А мужчины? Мужчины смирились.
Моя любовница придерживалась классического канона в вопросах соотношения талии и бедер и в свои за тридцать смотрелась бесконечно юной. К моему счастью, на компромисс со вкусом, во имя трепетной души и понимания, идти не пришлось. Издалека она была похожа на фарфоровую куколку, стоявшую на серванте в комнате моего детства, поражая белизной тонкой, почти прозрачной кожи, а вблизи на австралийскую певичку из клипа Torn.
– Почему меня все называют девочкой? – грозно тряся кулачками спрашивала она, – Ко мне все обращаются на ты!
– А ты хочешь быть теткой? – недоумевал я.
– Нет, я хочу быть женщиной. Роскошной, как Ирэн Форсайт и внушать взволнованность