– Kurwa mac´![13] Они у меня в руках, эти негодяи! Я их заставлю заплатить!
Он вскочил, вышел из кабинета, и в своем неведении я почувствовал себя счастливым, сделав доброе дело.
В этот вечер Броницкий проиграл в казино в Довиле миллион.
На следующее утро я был с Лилой, когда граф вернулся домой. Подловский предупредил нас о бедствии часом раньше, добавив: “Он опять будет стреляться!” Лила, которая пила чай с медовыми тартинками, не казалась чересчур взволнованной.
– Отец не мог проиграть такую сумму. Если он ее проиграл, значит, это были не его деньги. Так что он потерял только свои долги. Он должен чувствовать облегчение.
У этих поляков действительно была восхитительная стойкость, позволившая их стране пережить все катастрофы. В то время как я ожидал увидеть Геню Броницкую в сильнейшем истерическом припадке, со звонками врачам и обмороками, в ее лучших театральных традициях, она сошла в столовую в розовом пеньюаре, с пуделем под мышкой, поцеловала дочь в лоб, дружески поздоровалась со мной, приказала подать себе чай и объявила:
– Я спрятала револьвер в мой сейф. Он не должен его найти – он неделю будет на нас дуться. Не знаю, занял ли он эти деньги у Потоцких, Сапег или Радзивиллов, но, в конце концов, долг в игре – долг чести, они должны это понимать; кто бы его ни платил, главное, чтобы польская аристократия оставалась верной своим традициям.
Тад, зевая, спустился по лестнице, в халате, с газетой в руке.
– Что происходит? У мамы такой спокойный вид, что я опасаюсь худшего.
– Отец опять разорился, – сказала Лила.
– Это означает, что он опять кого‐то разорил.
– Сегодня ночью он проиграл в Довиле миллион.
– Видно, подгреб все остатки, – проворчал Тад.
Горничная только что принесла горячие рогалики, когда появился Стас Броницкий. У него был дикий вид. Безукоризненный мистер Джонс нес за ним пальто, а у выбритого до синевы Подловского, человека на все руки, челюсти и подбородок казались вдвое больше обычного.
Броницкий молча осмотрел нас всех:
– Может кто‐нибудь здесь одолжить мне сто тысяч франков?
Его взгляд остановился на мне. Тад и Лила разразились смехом. Даже славный Бруно с трудом скрыл свою веселость.
– Сядьте, друг мой, и выпейте чашку чаю, – сказала Геня.
– Ну хорошо, десять тысяч?
– Стас, прошу вас, – сказала графиня.
– Пять тысяч! – завопил Броницкий.
– Мари, подогрейте нам еще чаю и рогаликов, – сказала Геня.
– Тысячу франков, черт подери! – проорал в отчаянии Броницкий.
Арчи Джонс засунул руку под френч и сделал шаг вперед, осторожно держа клетчатое пальто графа.
– Если сударь мне позволит… Сто франков? Fifty-fifty, разумеется.
Броницкий секунду поколебался, потом выхватил