Комиссар покачнулся и закрыл глаза. Мужик продолжал:
– А ежели товарищ Сталин произошел от обезь…
Воронов выхватил маузер и выстрелил мужику в рот. Тот навзничь хлопнулся в траву и судорожно засучил ногами, изо рта плеснулась струйка крови. Юродивый затих.
Баба кинулась к нему.
– Мишенька! Миша-а-а! – захлебнулась она криком, прижимаясь к убитому.
Воронов грозно обвел маузером застывших бойцов.
– Ну?! Кто хочет шутки слушать про товарища Сталина?!
Вспомнив тот случай, Воронов заскрипел зубами, но усилием воли унял дрожь. Не хватало еще хлопнуться в падучей прямо в лесу, ведя арестованного на расстрел.
Ивана политрук отметил сразу, как только прибыл в полк. После боя у озера старший лейтенант Клюев сидел возле дальнего костра и напряженно думал. Воронову не нужно было спрашивать, о чем тот размышляет, он и так знал: похожее выражение он видел слишком часто на лицах тех, кому потом приводил в исполнение приговоры.
Как-то вечером политрук стоял за гаубицей и наблюдал, как Клюев что-то записывает в книжонку. Воронов быстрым шагом направился к нему, делая, однако, вид, что идет к палатке. Клюев захлопнул написанное и вскочил с бревна.
– Сидите, сидите, товарищ старший лейтенант, – махнул рукой Воронов. – Письмо домой пишите?
– Так точно, товарищ комиссар полка, – отчеканил Клюев. – Вот, пока есть свободная минута, решил пару строк черкнуть родным.
– Правильно делаете, Клюев, – кивнул Воронов. – Матери, жены и невесты должны знать, что боец жив – здоров! Продолжайте.
Про себя он отметил эту книжонку.
Уходила осень. С ней шел к концу тысяча девятьсот сорок второй год. Финская авиация бомбила аэродромы. Со стороны Сегежи ползли глухие разрывы. Пара бомбардировщиков прошлась над полком. В их взводе осколками повредило гаубицу и ранило наводчика. По вражеским самолетам вдогонку открыли огонь. Клюев смотрел, как падает за дальней поляной, оставляя в воздухе темный след, финский «Бленхейм». Опустил голову и встретился взглядом с политруком.
В декабре их дивизия переместилась в район Ругозера – для прикрытия дорог. Клюев надеялся, что к концу месяца они начнут теснить финнов, зажав их с двух сторон. Но случилось то, чего меньше всего ожидал Иван.
Двадцать третьего декабря, после обеда, к расчетам подкатил закрытый брезентом артиллерийский «газик-тягач», шофер выпрыгнул из машины и подбежал к Клюеву.
– Товарищ старший лейтенант, вам приказано срочно явиться в штаб полка!
Пока Клюева везли к штабному начальству, он размышлял, что бы это значило. Наказывать – вроде не за что, награждать – тоже, если только за сбитый «Бленхейм». Но, войдя в низкие штабные двери землянки и отрапортовав, он все понял.
За столом сидел командир полка и начальник штаба подполковник Кожин. Рядом – Воронов. Сбоку примостился писарь. За спиной Ивана встали с винтовками два сержанта из штабного взвода. Но не это было главным. Из-под ладоней политрука выглядывала записная книжка Клюева! Узнал он