Не расслабляйтесь в пениях ночных:
Длинен, липуч лягушачий язык!
Седрёная[2] доисторическая
…блокотясь локотком, ем себе я мацу,
Но заходит Колян… бьёт меня по лицу…
И твердит мне в него (по которому бил):
«Что ж ты, блин, не сказал, что в Египте ты был?!»
Я ему говорю: «Это было давно».
А он жёстко в ответ: «Всё равно, ты говно!»
Ну, я взвился тогда (пью ж четвёртый бокал):
«На хрена те нужон с фараоном скандал?
Ты что думал, козёл, по пустыне бродить, —
Я ему говорю, – это шутки шутить?
Без закуски, без вех. Вмыслись, мил человек,
Да ещё за углом ждёт тебя амалек.
И назад уж нельзя (ведь в Египте бардак),
А вперёд – сорок лет Мойше кружит, босяк.
Так что брось ты чудить, лучше выпьем, Колёк,
Я – четвёртый бокал… ты – восьмой пузырёк».
И Колян задобрел, и немножечко сник,
И поник головой, и к бутылке приник.
Было нам хорошо… Дождик лил за окном,
И не знал я тогда, что покину свой дом…
По прошествии лет… пью четвёртый стакан…
И Египет – сосед… Лучше был бы Колян…
«Не раствориться в толпе …»
Не раствориться в толпе
Этому эмигранту:
В деятельной беготне
Грустен он нестандартно.
Бодрые… Возбуждены…
Сексом ли? Прибылями?
А он всё видит сны
С высохшими тополями.
Детской дурилочки смех
Стойко в ушах завис.
В ней издевательства грех —
Смотрит несчастный вниз:
Ноги его не в пуху —
В жизни увязли тесте,
Горестно старику
Кланяться смерти-невесте.
«Зашедший в этот мир …»
Зашедший в этот мир,
Поплачь, зажмурь глаза:
Хоть сладок, как инжир,
Он горький, как слеза,
Черней, чем антрацит,
Прозрачней, чем вода.
Кому принадлежит?
Был создан? Был всегда?
Сто тысяч мудрецов
Не родили ответ…
Мильоны подлецов
Терзают белый свет…
Дрожанье ль плеч – не ложь,
Как трепет звёзд ночей?..
Есть ненависти дрожь
Ста тысяч палачей.
Истлевшие сердца,
Безумство злобных сил…
Забыли ль мы Отца
Иль Он о нас забыл?..
Что ж… уходя назад
Туда, где нет потерь,
Опять зажмурь глаза…
Закрой покрепче дверь.
Из уголовной хроники
Заря вся в крови… Да и солнце не лучше…
От мокрого дельца ушли в небеса,
Труп ночи зарыв… И расследует