Привечать бомжей он бросил прошлой зимой, после двух случаев. После груды дерьма, обнаруженной на ступеньках, и драки, устроенной бездомными промеж собой, с прибывшими хамскими ментами, лужей крови и брошенным сапожным ножом.
Вечером того же дня он увидел на вымытой площадке толстую старуху. Он заорал на нее и затопал ногами. Он кричал, чтобы она немедленно убиралась, набирал на мобильном «02», но было занято, и снова орал, то поднимаясь по ступенькам к себе, то набегая вниз обратно. Старуха стала собираться, кряхтеть, поворачиваться, и он задохнулся от накатившей от ее шевелений вони. Как-то даже опрокинулся, осел, стих. Тогда вышла Наиля Иосифовна и, хватаясь за ворот халата, грозя кому-то, закричала:
– Замолчите! За-мол-чите.
И тут же скрылась за дверью.
Королев видел, как в ее огромных базедовых глазах стояли слезы.
Под усилившееся бурчание бомжихи он поспешил исчезнуть.
III
Несмотря на регулярно загаживаемые дверные коврики, которые нарезал из лоскутов ворсового покрытия, оставшихся после ремонта, – он ни разу не прогнал бомжей.
Поначалу мысленно предоставлял заниматься ими Наиле Иосифовне. А та все никак не решалась себя проявить. Тогда стал ждать, что кто-то еще ополчится на бомжей. Но прочие жильцы третьего и четвертого этажей либо ложились рано, а вставали поздно, либо вовсе месяцами не выходили из дому и поэтому не интересовались жизнью, содержанием подъезда.
Этажом выше одна квартира пустовала, в нее маклеры водили перепуганных покупателей. В другой поселилась проститутка, похожая на актрису из итальянского фильма 1950-х годов о жизни рыбачьего поселка. Королев несколько раз видел этот фильм в детстве – к ним в интернат по субботам привозили что ни попадя, из вторичного проката. Крутили в столовке. Киномеханик на подоконнике обжимался с медсестрой и не сразу реагировал на свист и вопли: «Сапог! Сапог! Убери!» В мучительных паузах трескучих поцелуев слышно было, как шелестит лента, рывками наталкивая катушки, словно мышь по плинтусу гоняет корку. На залатанном экране девушка бесконечной красоты, в тельняшке, с толкавшимися в ней грудями, с разметанными ветром волосами, по колено в пене прибоя влекла на глубину рыбацкую лодку, забиралась в нее, развертывала парус, и Королев лишался дыхания.
Две бандерши, с опрокинутыми, но деловыми лицами, гремя ключами, водили к ней в обеденное время богатых клиентов. Подвижные настороженные брюнеты, с загоревшей ухоженной кожей, нервно жуя резинку, мягко скрипели крокодиловыми мокасинами, сверкали из-под обшлагов часами, пряжками портфелей, оставляли за собой тонкий узор парфюма. Их кожа, покровы их одежды были из мира другого достатка, с массажным блеском, лаковыми морщинками, приемами высокой гигиены.
Вечером девушка