Подобные мысли были отеческим духовным наследием Иоанна. Они не покидали его, возбуждали ум, заставляя его, пребывающего в одиночестве, постоянно думать о настоящем и будущем всего народа. Живи он в наше время, нам поведали бы о его душевной борьбе, подобной той, что переживал и Лютер в монастыре, борьбе, разумеется, не за собственную душу, а за спасение своего народа. Но и не о том больше всего думал Иоанн, и не о том заботился, куда важнее для него было дело Божье на Земле – во имя спасение рода человеческого. Одна фраза Иоанна, брошенная им фарисеям, позволяет нам судить о том, что втайне волновало тогда его душу: «Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму». Мысль эта настолько сильная, можно даже сказать, неизбежная, что в ней видится итог могучих раздумий о судьбе своего народа и страстной борьбы за веру. Она словно отвечает на вопрос: «А что, если сей испорченный род уже ни на что не годен и от него лучше отступиться, если семя Авраамово уже погублено навсегда?» – «Ничего подобного! Дело Божье победит, семенем Аврамовым благословятся все народы на Земле, а если все пойдет по-прежнему, то Бог воздвигнет Аврааму детей из этих вот камней». В тех словах отчетливо проявляется героический склад его души, неистребимая жажда победы дела Божьего на Земле, и в то же время обнаруживается трезвый, критический склад его ума, не впадающего в иллюзии по поводу своего времени и глубоко, как это свойственно его могучей натуре, осознающего, как труден путь к победе.
А была ли в нем та внутренняя, граничащая с нерешительностью борьба, никак не увязывающаяся с тем щедрым, твердым обетованием Бога, которое было дано, как он осознавал, именно через него? Но у любого реального человека, живущего к тому же духовной жизнью, подобных противоречий предостаточно. Величайшее и достовернейшее знание божественного обетования укрепляло Иоанна отнюдь не автоматически, будь это так, его внутренняя борьба была бы фикцией, а духовное возрастание – невозможным.
В том, что великое