У корней деревьев чернели небольшие лужицы воды, словно земля уже была не в силах впитать влагу, пахло прелой листвой, сыростью и хвоей. На кочках алела брусника, пару ягод, росших на тропе, я сорвала и отправила в рот. Челюсть свело от их кислоты, но разом исчезла жажда, досаждавшая с утра.
Лужицы становились все больше и больше, постепенно сливаясь в мелкие озера черной неподвижной воды, и в ней, словно в колдовском потемневшем зеркале, отражались деревья и колючие кустарники. Вскоре под ногами начало хлюпать, сапоги заскользили по сырому мху. Я шла медленно, аккуратно ступая по следам охотника, опасаясь поскользнуться и упасть с тропы в мертвые кустарники и колючие плети. Охотник уже давно ушел вперед, временами он оглядывался и ждал, когда же я его нагоню. Было в этом что-то жуткое, словно он заманивал меня в ловушку и проверял, не сорвалась ли его жертва с крючка.
Боль в правой руке становилась сильнее с каждым шагом.
Над болотом стелился густой зеленоватый туман, в глубине которого мелькали синие огоньки. Над водой далеко разносился плеск, словно кто-то со всей дури бил тряпкой по воде.
Охотник довел меня до плоского камня у самого края болота, усадил и велел волку сторожить. Тропа вилась дальше, в обход топи, но охотник уверенно шел по примятой траве и чернеющим кочкам, пока туман полностью не поглотил его.
Я осталась сидеть на мокром камне и ждать, в задумчивости подъедая растущую рядом бруснику. Шлепки по воде становились все ближе и ближе, пока из тумана не вынырнул согнутый в три погибели старик, длиннобородый, слепой и весь облепленный тиной. Он подозрительно повел крючковатым носом, даже язык по-змеиному высунул, пробуя воздух на вкус.
– Здрава будь, красна девица, – неожиданно тоненьким, по-комариному писклявым голосом зачастил дедок, – здрав будь, добрый молодец! Уважьте старика, уважьте хозяина, раз на болото мое забрели да бруснику мою пощипали! Разделите со мной хлеб-соль да поговорите о житье-бытье! А то сто лет уж тут один-одинешенек, и словом-то перемолвиться не с кем!
«Так ты, старый, всех кикимор своих болтовней распугал!» – так и рвалось у меня с языка, но я чувствовала – надо молчать. Пока я ему не ответила, болотник нас не чуял, только и мог, что носом из стороны в сторону водить.
Я сжалась, боясь не то что пошевелиться – дышать. Рядом прижался к камню волк, беззвучно скаля клыки.
– Что ж молчите-то, гости дорогие? Али не хотите дедушку порадовать, слово ему доброе молвить? – начал сердиться болотник, громче шлепая перепончатыми лапами. – Ох, что за молодежь пошла грубая, без приглашения приходит, хозяев не уважает! Совсем стыд потеряли!
Его причитания были так похожи на ворчание бабок у подъезда, что я не выдержала и тихонечко фыркнула, сдерживая смех. Тут же прикрыла рот рукой и замерла, но было уже поздно – болотник