Стоя на пороге лавки (той самой, что еще недавно принадлежала отчиму!), Гвендилена скороговоркой пробормотала свою просьбу. Вилма выслушала ее, но не удостоила даже словом в ответ. В ее взгляде явственно читалось все, что она думала о попрошайках… Словно никогда она не была подругой матери, не бывала у них в доме и не приводила с собой маленькую дочку Линну, чтобы поиграла с Гвендиленой и Айей, пока женщины сплетничали за стаканчиком вишневой наливки или доброго пива!
С тех пор прошло немало лет – и многое изменилось. Гвендилена выросла, Айя погибла, и матери уже нет в живых… Линну, подружку детских игр, ставшую самой завидной невестой в деревне, отец давно не выпускает из дома – нечего, мол, его дочери якшаться с какими-то деревенщинами! – и прочит выдать замуж не меньше чем за графского управляющего.
А сама Вилма из молодой и веселой женщины стала тяжеловесной, будто каменной бабищей с холодными глазами и вечно опущенными уголками сжатых губ. Ее пухлые пальцы унизаны перстнями, на шее позвякивают цветные бусы, но отчего-то она кажется погасшей, неживой…
Неожиданно для себя самой Гвендилена почувствовала что-то вроде жалости к бывшей подруге матери. Пусть она сыта каждый день и носит цветные бусы, но муж ее – человек грубый, жестокий и почти такой же жадный, как покойный отчим. Когда-то, бывало, она жаловалась матери на мужнины побои и попреки. Не похоже, что с тех пор Гавер стал добрее!
Словно уловив ее мысли, Вилма вдруг смутилась, опустила глаза и поспешно скрылась в задней комнате лавки. Гвендилена поняла, что разговор окончен. Остается только повернуться и уйти прочь, но она продолжала ждать, сама не зная чего.
И, как оказалось, не напрасно. Вскоре трактирщица появилась снова. На щеках ее горели красные пятна, и глаза как-то подозрительно припухли… Вилма положила перед девушкой небольшой сверток.
– Забирай и уходи, – процедила она сквозь зубы.
Опустив голову, Гвендилена взяла сверток и пошла прочь. Потом, дома, когда она пекла пирожки, так трудно было удержаться, чтобы не попробовать хоть кусочек! Но она точно знала – если даст себе волю, остановиться уже не сможет. А обрядовое угощение непременно нужно отнести в монастырь!
Но все труды и унижения оказались напрасны – монахини не взяли ее дары. На длинном столе для приношений корзинка, покрытая салфеткой с розами (еще мать вышивала), выглядела так одиноко и сиротливо! Гвендилена растерялась и чуть не расплакалась от обиды.
Потом к ней вышла толстая монахиня и принялась увещевать. Она говорила о том, что срок траура священен, что нужно достойно позаботиться о душах близких, проводя время в одиночестве, молитве и строгом посте, и тогда, возможно, Всевышний смилуется над ними и откроет Врата Света…
Голос был сладким, вкрадчивым, но