– Твою гробину мать! – капитан сорвал с головы шлемофон, направился к подчиненным. – Довоевались, грёба душу мать твою! Дождались, доигрались в кошки-мышки! Самих себя объегорили, твою мать! Во-о-от, молодцы! Приходи и бери голыми руками.
– Командир! Товарищ капитан! – политрук забежал наперед, расставил руки, преградил дорогу Паршину. – Здесь подчиненные, младшие по званию! Не забывайтесь, держите себя в руках! Вы же офицер! Вы же коммунист!
– Какой держите, комиссар, какой держите?! Уже додержались, дальше некуда! Доигрались, гробину мать!
– Ещё ничего не ясно, а вы уже… нельзя так.
– Что уже? Говори, чего замолчал?
– Паникуете, товарищ капитан. Может, это ещё и не война, а провокация, а вы уже сеете панику среди подчинённых, вот так-то вот! А офицеру это не к лицу, тем более члену партии. Я не позволю! Я обязан доложить по инстанции!
– Что-о, что ты сказал? – побледневший капитан вдруг резко ухватил за грудки политрука, притянул к себе, почти оторвал от земли. – Я? Паникую? Ты хорошо подумал, прежде чем сказать такое? – и тут же с силой оттолкнул от себя Замятина. – Тебе-то откуда знать, что к лицу мне? Врать офицеру не к лицу, понял, мальчишка?! Ты посмотри вокруг: какая это провокация? Горит наша техника, гибнут наши люди – это что, по-твоему, провокация? Это – страшнее, так страшно, что нам и не снилось. Ад раем покажется, твою мать, так страшно будет. Война это, грёба душу мать! А подчинённые? Что должны видеть и понимать подчинённые? Мне с ними вот здесь, вот сейчас идти в бой, понял, бумажная твоя душа?! Они уже гибнут, а что ещё будет – я даже предсказать не могу. Тут сам Господь Бог не предскажет, не то, что я – простой смертный. Что я скрывать от подчинённых должен? Что врать им, что обманывать их и себя? Чего обманывать людей, которые через мгновение будут смотреть и уже смотрят смерти в глаза?! Я говорю правду! А она страшная, горькая, но она – правда! Война это, вой-на-а! А мы не готовы, комиссар. Разве это не так? Так, и не спорь, – Паршин вроде как немного успокоился, взял себя в руки. – А сейчас беги, сверь по списку личный состав роты и составь рапорт о потерях. Учить меня он будет, мальчишка. И докладывать вы можете… умеете… это я знаю, – произнёс это уже быстрее для себя, чем для подчинённых, которые стояли молча, смотрели и слушали перебранку капитана и политрука, нервно теребили в руках шлемы.
Командиры взводов и командиры танковых экипажей выстроились в шеренгу, ждали указаний командира роты.
Кузьма только теперь начал полностью осознавать трагедию, что разворачивалась на его глазах. Это – война! До этого момента действовал автоматически, выполнял свои обязанности благодаря вбитым, приобретённым во время службы на тренировках, занятиях навыкам. А вот здесь, в строю на опушке леса, приходило осмысление, осознание. Прочувствовал всей душой, всем сердцем, умом своим понял и осознал –