Здесь же было совершенно тихо: и у нас, и у немцев, и даже в воздухе. Ночь была звездная и нехолодная, и эта тишина особенно нагоняла грусть, и сильнее чувствовалась оторванность от вас.»
Я молюсь за него, за спасение, за победу над врагом и скорейшее окончание войны. Что мне остается? – ждать и молиться.
5 апреля 1915 года
Может быть, я ошибаюсь, но Мишины письма перестали быть такими светлыми, как прежде.
«Кто-то обезумевшим голосом громко и заливисто завопил: „Ур-ра-а-а-а-а!“ И все, казалось, только этого и ждали. Разом все заорали, заглушая ружейную стрельбу. На параде „ура“ звучит искусственно, в бою это же „ура“ – дикий хаос звуков, звериный вопль. „Ура“ – татарское слово. Это значит – „бей“. Его занесли к нам, вероятно, полчища Батыя. В этом истерическом вопле сливается и ненависть к врагу, и боязнь расстаться с собственной жизнью.»
«…Есть страх, который у человека парализует волю полностью, а есть страх иного рода: он раскрывает в тебе такие силы и возможности, о которых ты раньше не предполагал…»
17 мая 1915 года
На фронт уехал Николенька, и в доме стало необычно тихо, неуютно и неспокойно.
14 июня 1915 года
До самой смерти я не забуду тот майский день. Мы обедали в столовой, когда распахнулась дверь, и вошел он. Миша остановился на пороге, и тогда всё пришло в движение. Я бросилась ему на шею, Вера, Даша и Лиза повисли на нем с двух сторон, Фроня вцепилась в мундир, Александр Васильевич встал и застыл, Наталья Гавриловна уронила руки и заплакала. Миша нас всех целовал и улыбался, обнял меня, потом прижался к матери.
– Ты надолго, сын? – первым вымолвил слово Александр Васильевич.
– В отпуск на две недели.
Эти слова занозой кольнули голову. «Только на две недели? Как же так? Ведь я не видела его почти целый год.»
Затопили баню. Миша переоделся в чистое, и мы все сели за стол.
Он изменился. Не ко мне изменился, не совсем изменился, а что-то новое, военное появилось в нем. Куда делись его мягкие волосы? – он был наголо побрит. Усы, но не густые, делали лицо строже и мужественнее. Подбородок был чисто выбрит и казался тяжелым. Взгляд стал спокойнее, но строже. Мундир и блестящие сапоги придавали ему героический вид. От портупеи приятно пахло кожей.
Мы все вместе вышли в сад. Снова цвели вишни, и это новое цветение вселяло в меня надежду на постоянство и бесконечность нашей жизни. Пришла Мишина тетя, настоятельница Покровского женского монастыря, перекрестила его и благословила. После вечернего чаепития мы поднялись с Мишей