Ответом ему были одобрительные усмешки.
– Да, Иоанн, просвети нас тёмных.
Старлей привстал на локте:
– Привычка, говорите? Не мучьте голову высокими вопросами – вы же, всё равно, не собираетесь отвечать на них. Никто из вас не собирается карабкаться в гору, сдирая руки в кровь, ради каких-то там вопросов: быть или не быть? Верно?
– А вдруг зададимся вопросами мироздания? Просветлеем. Не всё же вам, шекспирам…
– Тогда не поклоняйтесь каске. Не делайте святынь из скорби. Не служите войне.
– Ты знаешь, я ещё ни разу не кланялся собственной каске. Только однажды, когда, услышав свист пуль над головой, упал в грязь, – комбат третьего, потомственный служака майор Стрельцов, презрительно ухмыльнулся, – и она, родимая, слетела с моей грешной головы и очутилась прямо перед самым моим носом.
– Не обманывайтесь, товарищ майор.
– Ты за кого меня держишь?! – Вспылил подтянутый красавец Стрельцов, позволивший себе и сейчас расстегнуть всего лишь одну пуговицу «не по уставу».
– Вы знаете меня, я уже всем говорил: я никого не измеряю меркой. А насчёт каски, так вы первые пробудили меня и спросили. В Москве в Александровском парке, разве вы не кланяетесь каске? А кто теперь спросит у того неизвестного страдальца, которого выгнали в чистое поле, припёрли сзади святым долгом, а спереди врагами и с палаческим равнодушием приказали умереть. Дома у него остались дети, они прочитали героическую похоронку и возгордились. А вернись отец, да и расскажи: грязь всё это, дети мои родные. Война – грязь, мерзость и запустение сердец. И тогда, глядишь, меньше стало бы таких скорбных мест на Земле, где лежат безвестные герои – обыкновенные пахари земли нашей. Сколько полей осталось невспаханными?
Наступило неловкое молчание
– Ну-у, старлей, это ты уже хватил через край. Ты это… святое не тронь. Понял!
– Понял, товарищ майор. И к вам будет просьба: не будите меня, когда мне хочется вздремнуть. Ведь скоро рассвет для каждого из нас.
– Вот гад, – отворачиваясь от койки, где лежал старлей, прошипел едва слышно жилистый майор, играя желваками на щеках, – там, может, мой дед лежит. А он…
* * *
Какая война, спросите вы? Да разве это имеет значение, на какой войне люди убивают друг друга. И делают это так запросто, так лихо и героически, будто разделывают окорок на кухне, успевая при этом шутить и обмениваться рецептами приготовления гуляша и отбивных.
Старлея звали Иваном. Это былинное имя никак не шло к худощавому телу, слегка вытянутому скуластому лицу и задумчивым светло-карим глазам. Поэтому в детстве его звали Ванюшей, а когда Ванюшей стало неудобно называть юношу с пробивающимися усами, начали называть Ваней. Официальные лица, взглянув в паспорт, обращались официально: Иван Иванович. Ваня всегда смущался.
* * *
Известный в части острослов капитан Пономарёв, всегда, завидев Ваню, во всеуслышание объявлял:
– Смирно,