Объявив, она почти побежала, стуча каблучками, в сторону боковой скамейки. Мордент[24] накрыл её, ещё откидывающую сиденье, – и церковь вздрогнула, как от подземного толчка!
Грандиозность мордента и величие вступления заставили Лильку замереть, как кролика, от чудесной, почти непереносимой муки! Всё внутри неё сжалось и похолодело. На мгновение возникло такое чувство, что скоростной лифт быстро падает вниз и кажется, что и ты летишь туда же с головокружительной скоростью! И кто-то – там, в этой математически выверенной гармонии стройного, упорядоченного полёта звуков, – прорывался, вопреки всему, за пределы мирозданья, падал, одержимый демонами, поднимался вновь, спорил с кем-то, доказывал своё право называться созданием Божьим, человеком! Быстрота аллегро[25] – несущегося к неизвестной своей судьбе человека – обрывается незавершённостью, незаконченностью. Это ещё не финал. Адажио[26] переходит в умопомрачительную полифонию звуков, мелодических фигураций.
Будто нерасторжимо, незыблемо переплетённые лианы в девственных лесах Амазонии, голоса вдруг, подчиняясь одному, слышимому только им магическому зову – приказу, пришедшему из вечности, – в какую-то секунду начинают раскручивать назад, казалось бы, неразрывную спираль этого дивного ДНК из нот – и вот начинаешь различать собственную тему каждого, их точку отрыва. Вначале их такое множество, что трудно проследить, но затем они разделяются – каждый пошёл своей дорогой, но ещё оборачивается – стретта[27] накладывает их один на другой, они перекликаются, одна тема не заканчивается, а перетекает в другую, полифонирует, отражается, аукает, спорит с ней, ещё медлит: разойтись или нет? А потом и сама не отпускает, удерживает третью тему, а та – следующую. Может вернуться или отпустить, но уже невозможно противиться нарастающему приближению новой темы – в вихре расходящихся гармоний, улетающих, затягиваемых в воронку звуков, полемизирующих друг с другом мелодических тем – каждый голос зовёт, уводит за собой в неизвестность. А вдруг там – блаженство? Рай? Бог?
Они уносятся в параллельную тональность, возвращаются в исходную, как будто что-то ищут и не находят. Будто пытаются оторваться, но, уже решившись, всё же оборачиваются, не в силах уйти! Что там, впереди? Пугает ещё что-то незнаемое – а вдруг по той дороге ждут несчастья и смерть? И всё же в споре с судьбой каждый из голосов по-своему побеждает, доказывает, находит всё новые краски созвучий, гармоний, звенящие нити мелодики и новые аргументы, прозревает наконец – каждый в своих муках – истинный путь. Иногда это возвращение к началу, к истокам, к корням. Кода[28] напоминает, с чего началось. Обобщает. Импровизация даст фору драйвовым джазовым изыскам. Каденция…[29] Всё… Как мог так услышать, написать и постичь это Бах, придворный органист, тихий профессионал, всё время работающий на хозяина, отягощённый многочисленными детьми,