На площади он был один – крошечный силуэт рядом с тенью исполинского креста, которая тянулась к нему.
Какой-то глубинный, древний страх охватил его, и он поспешил открыть машину и сесть за руль.
Ад, отец мой… Когда-то я был одним из демонов…
Священник тронулся с места с бьющимся сердцем, выехал с парковки и быстро, даже слишком быстро покатил по сонным улицам.
Ад, отец мой… Когда-то я был одним из демонов…
Ему стало легче дышать, только когда он отъехал несколько километров от города.
1
Во сне он видел обезглавленного коня, висящего на тросах в жуткую пургу… Он видел студентов, стоящих вокруг бассейна, где плавали куклы с неподвижными, широко открытыми голубыми глазами… Ему снилась немецкая овчарка, храбрый пес, который в польском лесу, защищая своего хозяина, дал волкам себя сожрать… И шале, пылающее, словно факел в ночи, и оставшиеся внутри две проклятые, неприкаянные души… И две сестры в лунном свете, в платьях для первого причастия, которые держались за руки… И силуэт человека, распластанного на поверхности застывшего горного озера и покрытого коркой льда… И юный человек-олень, сбитый машиной на пустынной дороге… Много чего еще ему снилось. Отец, неподвижно сидящий в кресле, с пеной на губах… И мертвый ребенок, его ребенок… у него перед глазами раскручивалась бесконечная лента мертвых: мужчин, женщин, детей… Лента убийств, пыток и резни, ненависти и мести, жажды наживы и чужой глупости. И никто ничего уже не может изменить: все это кануло во тьму веков…
Резкий звук, как стилет, впился ему в ухо.
Он проснулся и сразу все понял. Если телефон звонит ни свет ни заря, значит, океан ночи вынес на берег еще один труп.
2
На щите объявлений у входа в психиатрическую больницу слева были обозначены лечебные кабинеты, кафетерий и аудитория, а справа – административные службы, парковка, ресторан для персонала и приемный покой.
Но ему не было надобности ориентироваться по щиту объявлений: вращающиеся фонари на крышах полицейских машин освещали пространство впереди, за барьером, высвечивая монументальную галерею аркад, увенчанных стрелой капеллы.
Он подъехал к этому месту, вышел из машины и спросил, где все произошло, у дежурного, бездельничавшего возле галереи. Судя по всему, тот не видел места преступления, иначе не был бы таким безмятежно спокойным. Он прошел под козырьком входной двери и свернул направо, в открытую галерею, проходя одну аркаду за другой. В лицо ему ударил пока еще неяркий луч утреннего солнца.
Вот она, архитектура прошлого века: неф из тяжелого мрачного камня, однако же задуманный для того, чтобы врачевать и укреплять души… Так размышлял он, попадая то в полосу низкого утреннего света, то в тень колонн. Однако души, в отличие от вещей материальных, починить невозможно. Самое большее, что можно сделать, это помочь им не погубить себя и просто выжить.
И все-таки кто-то здесь отнял жизнь у другого.
– Извини,