Но весело болтался наверху свитый из трубки от капельницы чёртик – таких поделок Олег, пожалуй, с детства не видел. И при всём при этом автомобиль не казался брошенным. Не казался, и всё тут. Даже неуместный этот чёртик только подчёркивал общее впечатление.
Не заглянуть ли под капот, подумал Олег, или в сам фургон? – но мысль была какой-то вялой. Желание что-то предпринимать пропадало как туман с восходом солнца, а вот тоска росла.
– Всё хорошо, – сказал Олег.
Он глянул в сторону распахнутых ворот, подумал, что в мастерских (или что там), наверняка, тоже должна быть вода (любая, уже любая), если только до туда возможно добраться; посмотрел вдоль путей в сторону башни, вздохнул и сел на асфальт возле фургона, в тени от него. Несмотря на тень, асфальт был ощутимо горячим, долго на нём не высидишь. Олег переместился на корточки, залез в карман, вытащил пачку сигарет. Четыре штуки осталось. Закурил, хотя желания особого не было, но хоть нервы успокоить. Курить, испытывая жажду оказалось тяжело, язык во рту ворочался как что-то чужеродное. Сделав несколько затяжек, он хотел было отбросить сигарету привычным щелчком, но, подумав, «забычковал» и вложил обратно в пачку. Ладно уж, пошли дальше, что ли. Он поднялся на ноги с хрустом в коленях и почувствовав секундное неприятное головокружение.
Хорошая поездочка, подумать только.
Он глядел на пустоту пространства, на пустоту синего, жаркого неба, думая о том, что где-то там, безмерно далеко затерялась его прошлая нормальная жизнь, и это самое утро отбросило её в неведомые дали, превратило в нечто не более значимое, чем сон. Сон, вот именно. Как-будто и не было ничего до этой вот страшной реальности. Ни в давнем, ни в недавнем прошлом. И этой поездки не было. Или с кем-то другим было. И это не он, приехав «дикарём» на море, решил остаться в самом Туапсе, хотя ему советовали податься в Агой или в Небуг, мол, Туапсе город скорее промышленный, но он остался и за две недели ни разу об этом не пожалел. Было что вспомнить, и воспоминания были при нём, уже достаточно блёклые из-за резкой перемены, но приятные. Но и грустные при этом – не сами по себе, но из-за чувства, возникающего в нём, когда они всплывали. Амнезия, возможно, милосердна. Сейчас он мог бы позавидовать тем несчастным, что приходили в себя на таких же путях, ничего о себе не зная и не помня. Удивлялись ли они? Если вдуматься, чему удивляться, когда ничего ни о чём не знаешь? Просто недостаточно информации, вот и всё. Другое дело, что в голове остаются какие-то смутные подозрения, внутреннее неспокойство. Тревога. А надо бы быть спокойным и счастливым.
Хотя,