Она промолчала.
– Старуха называла вас «миледи», – напомнил он. – Так, пожалуй, лучше.
– Это ничего не значит: просто крестьянская вежливость…
– Стало быть, раз я не знаю вашей фамилии, мне придется звать вас Стеллой?
– Обстоятельства так сложились, что я даю вам это право.
– Гм! Не слишком ли это фамильярно после одних суток знакомства?
Ответа не было.
– Одним словом, мне не полагается ничего знать?
– Чем меньше будете знать, тем лучше.
– Лучше для кого?
– Для вас.
– Ага! Угроза?
В ответ хлопнула дверь. Она вышла из комнаты.
Глава V
С этого дня началась молчаливое противодействие. Обиженный недоверием и, презирая предостережения, Кинлох решил выяснить все, что можно, насчет трагедии в Илинге и людей, замешанных в этом событии. Женщина, как будто, продолжала воображать, что знать он может лишь то, что ей самой угодно будет сказать.
Он не пользовался разрешением называть ее Стеллой. Когда приходилось обращаться к ней, он говорил «миледи», приняв при этом полушутливый тон, потому что не верил, что она имеет право на титул.
Намерение Кинлоха разобраться в деле было самым серьезным. Вывести эту публику на чистую воду было теперь его долгом. Против женщины он ничего не имел. Наоборот, она скорее нравилась ему. Рука, промывавшая ему рану, была нежна и ласкова. А он привык разбираться в людях по прикосновению. Однако, виновна ли она или невиновна в илингской трагедии, он все равно обязан узнать правду ради собственного спасения, а может быть, и в ее интересах…
Часами перебирал он в мыслях то, что уже знал или о чем с уверенностью догадывался. Почему она не оставила его в Илинге вместе с убитым? Зачем увезла? Разве не было бы лучше для нее, если бы полиция нашла его рядом с жертвой? Как он мог бы объяснить полиции свое присутствие на месте преступления? Кто поверил бы ему?.. С точки зрения полиции, дело было бы ясным: с одной стороны, убит хозяин богатой виллы, а с другой, тут же схвачен бродяга с дурной репутацией. Кто поверит, что хозяин сам привел его ночью на виллу? Да его и слушать не станут! Собственно говоря, улики против него были серьезнее, чем мог думать настоящий убийца. Орудием преступления для слепого, разумеется, должен быть нож, а не револьвер. Убийца мог бы даже сунуть ему нож в руку для большей очевидности. Тогда виселицы не миновать… Кинлох внутренне содрогнулся.
Все-таки, было понятно, почему его увезли. Ведь, его самого чуть не убили: доказательством служит рана на голове. Если бы его нашли на месте преступления, то первым вопросом полиции было бы, «кто нанес рану?» Разумеется, не мертвый! А если рана была нанесена до убийства, то так же очевидно, что Кинлох не мог ответить ударом. Значит, на месте преступления находился кто-то третий. Это обстоятельство могло внушить доверие к его рассказу.
Его