– Он всем соседям помогает! – словно услышала его мысли Заботкина.
Эта необычайно дружная квартира теперь уже определенно не нравилась Зайцеву.
– Он бы Фаине помог повесить занавеску.
– Что же, она сама не стала бы? – удивился Зайцев, подыгрывая ей.
– Что вы! У нее голова так кружилась, даже если она на табуретку вставала! Точно-точно я вам говорю. А у нас смотрите, какие окна высокие. Тут не табуретку, тут стремянку с чердака приносить приходится, чтобы окно помыть. А уж до карниза дотянуться – тем более.
– Спасибо вам за наблюдение. Придется, видно, вас еще раз навестить, чтобы потолковать с вашим Григорием Михайловичем, когда он со службы придет.
– Да он дома! Пенсионер он! – обрадовалась Заботкина. – Ему на дом приносят всякие штуки починить. У него золотые руки. Идемте, я вас немедленно познакомлю. – Заботкина с неожиданной ловкостью вскочила. – Идемте! Говорите только громче. Он глуховат немного.
«Одному тут, значит, ее музыка точно не мешает, – отметил Зайцев. – То-то у них отношения такие душевные».
Окунев жил в самом конце коридора. В узкой комнате с одним окном, выгороженной из другой, куда большей; орнамент на потолке был отсечен стеной соседей. От железного хлама повсюду комната Окунева казалась еще меньше, Зайцев не сразу заметил самого хозяина. Заметив, узнал старичка-лесовичка.
– А? – переспросил Окунев, внимательно глядя не в глаза, а на губы.
«Точно, глуховат», – понял Зайцев. Он вчера не нарочно под ногами вертелся, он просто не слышал, что его шугают.
Крича на пару, они с Заботкиной добились у старика, что никаких занавесок он Барановой не вешал, а вот примус припаивал, это случалось. И утюгу новую ручку наладил, тоже было дело. А занавесок – нет, не вешал.
– А какие занавески были у Фаины Барановой? – спросил Зайцев. И уточнил: – До того.
– Плюшевые, – ответила Заботкина.
– Коричневые, – сказал Окунев.
– Коричневые, – согласилась Заботкина.
И тогда Окунев подтвердил:
– Плюшевые.
– Ясно, – подвел итог Зайцев.
Хотя ничего ему яснее не стало.
Перед чисткой он только и успел проверить опись в деле Барановой. Коричневых занавесок среди вещей в ее комнате не было. Ни плюшевых, ни коричневых, никаких. «Странно». Кто их унес? Тот, кто повесил алую портьеру? Это тот человек, что убил Баранову? «Но это же дичь».
Зайцев оставил опись и фотографии на столе и, торопливо натянув пиджак, поспешил в актовый зал – чиститься. Сон, так напугавший его утром, казался теперь тусклым и нестрашным.
Стол в актовом зале был накрыт красной скатертью. Зайцев сидел и тупо разглядывал проплешины на ней. Сделана скатерть была из старой, вероятно театральной, завесы, но изображала собой нечто революционное. Боевое настроение, однако, не удалось. Весь длинный стол, накрытый до самого пола, напоминал гроб.
Члены комиссии были набраны в силу классовой добротности, иначе говоря, были обычными