В мельчайших деталях помню дорогу до пруда, кряхтящие камни под ногами, стрекозиный скрежет в прохладном рассветном воздухе и триумфальные трели птиц. На пирсе отец снял сапоги и свесил ноги вниз.
Все утро я провела завороженно следя за поплавком, качавшимся на глади пруда. Вода казалась вязкой, как желе, и было отчего‑то сложно представить, как в ней могут передвигаться живые существа. Отец поймал всего ничего рыбешек, но скромный улов его совсем не смутил. Еще в сетку у илистого берега попало пять серо-зеленых раков. Отец попросту свалил их в неглубокое ведро.
– Тáту, они вылазят! Сейчас все вылезут, – вопила я, глядя, как они медленно, но неумолимо, будто тупые ножницы, раскрывают и закрывают свои матовые клешни и шевелят ломкими усами.
– Нет, сердечко, – усмехнулся он, потрепав меня по стриженой макушке. Его волосы, когда‑то светло-русые, были почти белыми от седины. – Они в самой страшной западне. Гляди внимательно: если один и соберется выкарабкаться, остальные тут же ухватят его и утащат на дно. Так будет с каждым, кто захочет на свободу.
На меня это произвело гнетущее впечатление и глубоко запало в цепкую память. Кто же знал, что однажды в подобном ведре окажусь я сама.
Лицо девочки трогать не станут. Слишком заметно, да и не принято это. Лицо портят, когда хотят выставить уродливой перед парнями. Наш единственный на всех парень выбрал самую неказистую и исчез вместе с ней.
Будут хитрые щипки с вывертом. Кулак с размаху в беззащитный живот. Валяние в грязи, так, чтобы земля или тухлая вода из лужиц непременно попала в рот. Трое на одного. У меня нет шансов. Так зачем же я вышла?
Вся эта ситуация с Даной представляется мне гнойным нарывом, болезненным и опасным. Лучше уж один раз наглотаться земли и пережить фиолетовые кровоподтеки, чем ждать неведомой подлой казни еще почти полгода.
На самом деле мне даже не тревожно. Клара с Марией не будут зверствовать. Я знаю, зачем им этот маскарад, преображение во взрослых и нравных. Им страшно, и уже очень давно. Мне плевать на их секрет, но не Данке. Это она выдумала дразнить их островитянками, еще тогда, в начале четвертого года. Тогда Мария с Кларой месяц не разговаривали, даже жалко их было. А теперь вот это. Иногда я думаю, что, если бы не Дана, мы бы могли доучиться мирно. Без этих шекспировских страстей на пустом месте.
Но Дана есть, она была всегда, она не переменилась с первого года, только стала еще более свирепой и жадной. Я смотрю, как она приближается. Гладкие темно-русые волосы на косой пробор облегают череп, двумя завитками обрамляя лицо, делая его уже, острее. Камея костяной запятой белеет на фоне коричневого платья. Оранжевое, наперекор форме, пальто она оставила распахнутым. Будто говорит – смотри, я горю! Я живая, я сильная! Даже холод меня не берет, сама смерть обойдет