Пансион – герметичная система, в нее мало что проникает извне, но, проникнув, искажается. А то, что оказывается вне его стен и законов… Мне сложно предположить. Мы не затворницы, дважды, а некоторые и трижды, в году отправляемся домой: на Рождество, на Пасху и летние каникулы. Но между этими водоразделами мы принадлежим «Блаженной Иоанне» безраздельно.
Только раз я покидала территорию пансиона без наставницы и одноклассниц. И то утро стало для меня очень важным.
Юлия нарушила главное правило принадлежности – она вырвалась. Или кто‑то вырвал ее с корнем.
Ее родители приехали на следующий день. Я видела их издали, с высоты лестничного пролета. Тихие, блеклые, пожилые. Юлия была их цветочком. Вторым, последним.
Нет, не была! Никто не знает наверняка, но как перестать думать о ней в прошедшем времени?
Юлины родители осмотрели ее комнату. Говорят, она мало что взяла с собой. Будто бежала в спешке, прихватив только минимум одежды. Мать Юлии плакала, ее утешали девочки, наставницы, директриса, ее супруг.
Все образуется, говорили они. Ее скоро найдут.
От этих слов пробирает дрожь и что‑то мутное поднимается с самого дна.
Я не смогла там находиться, будто меня терзала совесть. Но ведь я ничего не делала! Это только из-за того, что Юлия никогда мне не нравилась.
Бывают такие люди. В них нет обаяния, нет такта. Все, что они делают, пронизано какой‑то неприязнью к миру вокруг, от которой становится тошно. Они будто распространяют в воздухе отраву, и все, чего касается их придирчивое внимание, тут же обретает привкус пепла.
Я много раз думала, что, если бы не дружба с Данутой – болезненная, неравная, – лишней в нашей компании стала бы именно Юлия. Но все случилось так, как случилось.
Поиски продолжались – это все, что нам было известно. Пан следователь приезжал еще раз, на этот раз он осматривал сам пансион: чердак, котельную, все служебные помещения. Поговаривали, что он был даже в заколоченной комнате, в которой не бывал никто из учениц, кроме Каси. Позже тем днем я ходила проверить и убедилась, что никто не прикасался ни к доскам, ни к навесному замку. Наша Дверь осталась такой же, как и три года назад.
Без моей папки с вырезками мне стало гораздо тяжелей сосредоточиться на занятиях и подготовке к экзаменам. Промучившись пару дней, я обратилась к пани Новак и попросила выписать для меня газет, чтобы там рассказывалось про университет и про экспедиции его выпускников. Она ничуть не удивилась и обещала помочь.
– Но с одним условием, Магдалена, – добавила она строго. – Перестань отлынивать от походов в костел. Я вижу, как ты мрачнеешь день ото дня. Облегчи душу, послушай ксендза. И поверь мне, я это говорю не только как наставница из «Блаженной