«Запалюсь, ой запалюсь! – думал Кирилл Андреевич, входя под арку Генерального штаба. – Ну, да делать нечего. Побеседовать с доктором совершенно необходимо. Однако, что это тут за сборище? Никак митинг! Быть такого не может!»
Перед главной резиденцией российских императоров толпился народ. По мере приближения Углов стал различать отдельные фигуры и поразился еще больше. Он уже привык к мысли, что в той новой России, куда он попал со вчерашнего дня, люди разных сословий находятся всегда отдельно, нигде не пересекаясь и почти никогда не общаясь. Здесь же, перед дворцом, стояли тесной толпой и люди «благородного звания», вроде самого Углова, и купцы в длинных кафтанах с окладистыми бородами, и люди в серых и черных рясах (монахи, а может, и священники), и совсем уж простой народ в драных армяках и чуйках. Пробираясь между стоящими, Углов ловил обрывки разговоров.
– И жил, как солдат, и умер, как солдат! – говорил господин лет пятидесяти в поношенной кавалерийской шинели. – На узкой койке, без перин, без роскоши!
– Да, святая, истинно святая жизнь! – соглашалась дама в дорогой пелерине, с дорогими серьгами в ушах. – И тело, рассказывают, не тлеет…
– Это вы напрасно, сударыня, – покачал головой солидный господин в золотом пенсне, по виду – то ли профессор, то ли богатый купец. – Мне знающие люди передавали, что на теле императора появились трупные пятна и следы разложения, хотя доктора старались предохранить.
– Такое при отравлении бывает, – заявил высокий человек в рясе священника. – Из истории известно, что многие римские императоры кончали жизнь от яда. И всегда на теле проступали пятна гнилостные.
– Так и есть, так и есть! – воскликнул человек средних лет, в кафтане, по виду – приказчик. – Отравили нашего государя лекари заморские, точно отравили!
– И даже известно, кто из лекарей! – подхватила тетка в салопе. – Немец этот, Мандт! Он государю яд подсунул, все так говорят!
– Да, верно, Мандт всему виной! – прокричал кто-то. – Он отравитель!
– Выдать нам немца на расправу! – загудела толпа.
Чем ближе к подъезду, тем гуще становился народ, тем труднее было пройти. Тогда Углов возвысил голос и стал восклицать:
– Дорогу! Дайте пройти! К Государю,