В «обдирочной» включили верхний свет. На столе была постелена скатерть, стоял чайный прибор, в корзинке – печенье и шоколад.
– Садись с нами, – сероглазая хлопнула по свободному стулу рядом с ней.
– Спасибо, девушки. Мне еще на ту сторону бежать.
– Пережди. Последняя вахтовка в десять.
– Зачем? Я напрямик.
– Не советую. Вчера ледокол прошел.
– А мне пилоты говорили: позавчера. Уже прихватило канал при ветре таком.
– Тогда вот что, – Роза встала и принесла из соседней комнаты небольшой железный ящик, в каких механики держат инструменты. Вынула из него напильник на деревянной ручке. Уложила напильник на цементный пол и резко ударила молотком. Сталь раскололась посредине, образовав острые, рваные края. Половинку с ручкой на ней Роза протянула мне.
– Держи. Если вдруг провалишься, этим когтем себя вытянешь.
– У меня нож.
– Руки порежешь. Да и соскальзывает, ломается, неужели не ясно?
– Ясно, Роза. Мне приходилось.
– Вот! Не фраерись!
– Спасибо.
– Будь ласка. А теперь не дури и садись за стол. Горячее в мороз не лишне.
VI. Сватовство «майора»
В общежитии строителей, где я был прописан, ужинали двое мужчин. Бутылка питьевого спирта стояла на столе. Мужики были уже «тепленькие», но стопка белья и два одеяла лежали на моей кровати. В этот поздний час кто-то сбегал к прачке на дом.
– Спасибо, парни. А где остальные?
– Суббота. По бабам! – объяснил старший из мужчин, каменщик Савелий Костыркин. – Вертак в пять сел. Где пропадал-то?
Костыркин раньше работал охотником. Но потом бросил «эту собачью жизнь» и перешел на работу в пмк.
– На складе. Пушнину дорабатывал.
– Розку-то видел? Тама она?
– Какую «Розку»? – мне и раньше был неприятен этот рослый кривоногий мужик с криминальным прошлым, а тут прямо закипело внутри.
– Ну, еврейка эта. Симпотная такая. Мужик у ей в тундре три зимы как пропал. Санька Грушевский. Шкаф был метр девяносто на сто двадцать кило. Собаки вернулись, а нарты пустые!
– И что, не нашли?
– Так ночь. Где искать? Не искали. Уже в февралю менты на вертаке прошлись низенько, дак если и был труп, задуло давно.
Как снег сошел, она еще раз вертак выпросила. Обратно ниче не нашли.
Дак она с милиции не слазила, пока ей мента в помощь не дали, пешком значит. И с сыном. Два месяца в тундре. Все путики протопали, овраги смотрели. А че смотреть? Еслив «босой» на лед утащил, то тю-тю!
– Так она что же, одна на зимовке?
– В путину[6] бригада у ей рыбацкая. И дети. А зимой че ж, – одна.
– Так ведь ночь три месяца!
– На собаках. Они и в пургу домой привезут.
– А волки-медведи?
– Карабин у ей, ты че?
Боже мой! Я вспомнил себя самого под зеленым светом сияний по восемь, по десять часов в тундре. Когда и больше,