– Месяц молодой, рог золотой! Было вас три брата на свете: один в ясном небе, один на сырой земле, один в синем море! И как вам троим вместе не сойтись, так пусть мрецы-упыри ко мне не подойдут, на всякий день, на всякий час, на полони, на новом месяце и на ветхом месяце! Тебе золотой венец, мне счастья и здоровья, а всему делу конец!
– Домой в Навь! – протяжно выкрикнул он и замахнулся на мрецов посохом. – Домой в Навь!
– Домой в Навь! – ответил ему из темноты неведомый голос, переходящий с высокого в низкий и обратно.
– Домой в Навь! – загомонили вверху, в воздухе, сразу множество птичьих голосов.
– Домой в Навь! – взвизгнул из гущи камыша женский голос.
Мрецы исчезли. Дедич опустил посох и перевел дух. Бросил на угли сухой прострел-травы и подождал, пока ее дым разгонит остатки дыхания Нави. Потом вылил в костер остатки пива и молока. Угли тихо прошипели и погасли…
После ночного гадания, ближе к закату, Дедич снова был в Хольмгарде. По пути от места убийства он сюда не заворачивал, и родичи Улеба до сих пор не знали, удалось ли ему что-то разведать. Народу собралось довольно много: не только родичи покойного, но и жители Хольмгарда, словенские старейшины с берегов Ильменя. В этом сказывалось не только уважение к Сванхейд, но былое желание видеть ее внука на месте князя, и Святослав, догадываясь об этом, оглядывал собрание довольно хмуро.
Самого князя киевского тоже встречали скорее настороженно, чем сердечно, хотя в почтении отказать ему не могли. С собой он привел только своего вуя, Асмунда, и Болву. Теперь, когда Стенкиль воевал за цесарево золото на греческих морях, а Игмор с братией исчез, Болва оказался чуть ли не ближайшим к князю человеком из молодых. Этой внезапной переменой в своем положении он был польщен и обрадован, но и несколько смущен.
– Я был Улебу свояком, – сказал он в ответ на взгляд Бера, ясно вопрошавший «а ты что здесь забыл?» – Если ты не знал. Моя жена – старшая сестра его жены.
Божечки, а ведь там, в Пскове, еще есть жена… Теперь она уже знает – Вальга, Асмундов сын, должно быть, доехал дня за три. Бер невольно передернул плечами, вообразив, что обязанность рассказать о несчастье жене и матери Улеба досталась бы ему. Но Вальга – братанич Уте, она его хорошо знает, им будет легче говорить об этом.
Присутствие Святослава угнетало – все за столом, возглавляемым Сванхейд, были даже более подавлены и молчаливы, чем обычно бывает на поминках. Не исключая и самого князя: он выглядел напряженным, бросал взгляды исподлобья то на одного, то на другого, однако, обходя Малфу. Замкнутое лицо его скрывало и печаль, и досаду. Ему не хватало беглецов – тех самых, что были обвинены в убийстве и своим бегством это обвинение подтвердили. Он вырос с ними, с Игмором и Добровоем бился на первых в своей жизни деревянных мечах, они были с ним во всех