Стряхнув с ног лохмотья, оставшиеся от моих шорт, я бухнулся на колени за ней и, обхватив член рукой, направил себя и замычал сквозь зубы, охреневая от жары и тесноты, что сходу обволокла головку. Пер и пер, пока не вогнал себя разом по готовому-мокрому до конца, по самые яйца, чего не позволял себе с девушками обычно, ведь размером оборудования не обижен по жизни, не изверг же. Но сейчас знал, знал всем нутром – моя княжна примет меня, и ей так и нужно. Член сжали ее внутренние мышцы, а ее гортанный стон протек такой огненной рекой вдоль позвоночника, что у меня в башке совсем помутилось, соображать, тормозить чем не осталось совершенно.
Стиснул девичьи бедра, замолотил, как с цепи сорвавшись, как, сука, последний в жизни раз, рыча, вгоняя себя со всей дури, упиваясь бушующим внутри пламенем похоти, пошлой музыкой влажных шлепков и стонов. Долбил и долбил, становясь все более безумным от запредельных ощущений.
Дергал тяжелой от похоти башкой, стряхивая жгучий пот, потому что не мог перестать смотреть на изогнувшееся передо мной и открытое для всей ярости страсти женское тело. На свой мокрый член, жестким поршнем врывающийся в, казалось бы, трепетную сочно-розовую мягкость, и крышняк косило все сильнее от дикой иррациональности и самого происходящего, и от ощущений. Всё, что раньше знал-воспринимал, как покорно принимающее мягко-сладкое, само женское естество, сейчас ощущалось жадно-требовательным, вбирающим в себя не только то, что я хочу и могу дать, а словно бескомпромиссно отбирая ровно столько, сколько нужно ей. Будто молочу тут как озверелый, но по факту как раз я тот, кого берут. А меня до такой немыслимой, неизведанной прежде силы от этого почти вымогательства сексуального, потребления практически вштырило, что умирал от усилий тормозить лавину прущей наружу эйфории, но держался, потому что без ее оргазма, без какого-то, сука, сигнала, что княжна свое взяла, она не будет полной.
Что-то громко треснуло, походу один из поддонов лежанки, моя княжна рванулась вперед, зайдясь в рваном стоне, срываясь с члена, и я сам захрипел, улетая наконец и заливая белесыми лентами спермы ее ягодицы и бедра, кайфуя от волн дрожи, что раз за разом пробегали по обманчиво хрупкому телу подо мной.
Всего трясло и от изнеможения, и от хлещущих вдогонку остаточных всполохов кайфа, и я, не удержавшись, повалился на княжну сверху, накрывая собой и желая утонуть в жарком аромате ее разгоряченного тела, ощутить, как и ее медленно отпускает пережитое только что невозможное просто безумие, догнаться этим, поделившись своим. Но только опустился и тут же взлетел в воздух и охрененно больно из-за полной расслабухи грохнулся набок в дальнем углу у самого душа.
– О-о-ох… твою же ж! – прошипел, промаргиваясь от замельтешивших перед глазами искр. – За что?
Такое чувство, что моя княжна