Поскольку эпистолярное наследие указанных авторов достаточно пространно и касается вопросов не только перлюстрации, мы позволим оставить в стороне то, что находится за пределами тайной деятельности, составлявшей государственную тайну.
Милостивый государь Осип Петрович!.. Занимаясь при перлюстрации лично чтением переписки вместе с секретным экспедитором и наблюдая всемерно, чтобы что-либо достойное внимания не было пропущено, по неимению чиновников, которым бы полную доверенность в столь важном деле дать было можно, я принужденным нахожусь и самою перепискою занимать экспедитора; а так как петербургские почты приходят ныне против назначенного времени позднее целыми сутками, привыкшая же к обыкновенному получению публика по целому дню ожидает оных на дворе почтамта, то перлюстрация в отвращение всякого подозрения производится с величайшей поспешностью, которая была главнейшей причиною ошибки, сделанной во время списывания письма секретным экспедитором, принявшим по печати герба А. и самое письмо писанным С. С.
М. г. мой Дмитрий Павлович! От всего сердца сожалею, что перлюстрация московских писем не удается и что вы мало в московской переписке находите интересного. Я хочу поговорить с вами о сем предмете не официально, но дружески. Выписки, доставляемые вами ко мне всякую почту, без сумнения интересны, я разумею переписку французскую гр. М., надв. сов. К. и г-жи Н., но их переписка перлюстрируется по моему предписанию и открыта при вашем предместнике. Неужели, кроме сей переписки, другой совсем и нет, которая заслуживала бы внимание? Неужели любезный мой Дмитрий Павлович не может по соображениям своим обратить внимание на чью-нибудь переписку?
Из всех доставленных вами выписок есть самая интереснейшая и полезнейшая из письма арзамасского лекаря. Сею выпиской отвратится зло и сделается добро. Что до политических рассуждений касается, то полезно ведать – как об них у нас, а не в чужих краях рассуждают. Я бы желал, чтобы вы обще с г-м Рушковским обратили на сие самое строжайшее и деятельнейшее внимание. Не подумайте, чтобы кому-либо могло произойти такое зло: нет, надобно токмо все знать, а, кроме добра, ничего из сего выйти не может. Тайна, и самая непроницаемая тайна, долженствует быть наблюдаема; все таковые выписки у государя предаются огню, а также и у меня, а потому и следов никаких не остается. Разве бы случилось, что нужно такую выписку оставить для справок, что однакож весьма и весьма случается редко, то таковая огню не предается; отпусков никаких не оставляется. Все сие для соблюдения верной тайны и вам делать надлежит… верьте, что я навсегда с совершенным почтением пребываю вашим покорнейшим слугою.
1813 г. 29 сентября.
…Вникнув