– Не знаете часом по какому поводу-то? – осторожно поинтересовался князь Василевский, глава министерства связи и массовых коммуникаций, пребывавший в настроении глубокой меланхолии, ибо смутно подозревал о причинах высочайшего недовольства и даже ждал его.
Но в частном порядке.
– А то вы не ведаете, – фыркнул министр сельского хозяйства и стиснул папку с докладом. – Вечно ваши щелкоперы понаписывают, а нам потом выслушивай.
– Это не наши! – возразил министр, промакивая залысину платком. – Наши щелкоперы знают, что писать и как писать. Это какие-то совершенно посторонние! Частного порядка! И мы уже довели до их сведения, что информация, представленная в газете, не соответствует действительности.
– Ага, – фыркнул министр внутренних дел, который сидел слегка наособицу. Был он человеком простым, выслужился из самых низов, а потому к иным относился с подозрением. Впрочем, весьма даже взаимным. – А они взяли и раскаялись…
– Это… это частная газета! Коммерческого толку…
– Вот-вот… коммерческого. За копейку мать родную не пожалеют. Давно надо было прекращать эту… коммерцию, – министр внутренних дел даже кулаком по столу дал. Но стол был крепким, дубовым, зачарованным еще прабабкой нынешнего императора, которая в природной рачительности своей весьма переживала за мебель. – И цензуру возвращать надо!
– Боюсь, что не поймут… нынешний век диктует новые тенденции. Гласность. Доступность. Открытость…
Василевский горестно вздохнул, поскольку открытость с гласностью вкупе обернулись раннею язвой, про которую целители говорили, что возникла она исключительно от нервов. И вот теперь в животе заворочалось, заныло.
– Да и как их найдешь-то… – попытался оправдаться князь Василевский. – Они же ж не тут… они же ж этот пасквиль из интернету перепечатали…
О чем вполне искренне сожалеют, поскольку прибыль от проданного тиража точно не покроет убытков от закрытия типографии и самой газетенки.
– А кто там в этом интеренетах чего насочинял, разве ж найдешь-то?
– Обижаете. Было бы желание, а вот найти… – и министр внутренних дел протянул бумажечку. Разворачивал её Василевский с некоторой опаской, и имя, на бумажечке начертанное нервною рукой министра внутренних дел, спокойствия не добавило. Вот же ж… а ему говорили. Вот старший помощник так прямо и заявил, пусть и бездоказательно. Вот именно, что бездоказательно! Род старый, славный. И чтоб подобное? Да разве ж можно в такое поверить?
И Василевский с легкой душой позволил себе не поверить. Еще понадеялся, что, может, обойдется.
Не обошлось.
– Вы уж намекните, – сказал министр внутренних дел предоверительным тоном, от которого и язва примолкла, и в душе появились нехорошие предчувствия. – Что, времена, может, ныне и новые, да только каторга