– Это ты про чего?
– Да читал где-то, и вот вспомнил сейчас.
А у него ведь тоже что-то происходило, там, за стеклянным взглядом, за тем, что снаружи. О чем-то думал он, понимал, может, что теперь мы с ним вдвоем. Раньше по одному были, а между нами она, мертвая, в воде своей. А теперь никуда друг от друга не деться, привез меня с собой, значит.
– Отец мой, – сказал папашка, – меня бил смертным боем. Он человек был вообще-то мирный, безобидный, но иногда, бывало, как нажрется, на него такая ярость нападет. Никогда на мать не замахивался, все мы с Колькой виноватые у него ходили. Раз ребро мне сломал.
– Правда, что ль?
– Да чистая. Еще один раз думал: убьет меня, так я нож схватил и всадил в него, в плечо прям.
Он осторожно коснулся пальцами места чуть левее плечевой кости, потом с силой надавил.
– Вошел нож, как в масло, я даже не ожидал, что будет так легко. Мне одиннадцать лет было. Думал, надо его убивать, а то он сейчас нож вытащит и башку мне нахуй отрежет. А он вдруг такой стал бледный, на пол осел, глазами хлопает. Виталик, говорит, вызови скорую. В момент протрезвел.
Отец неприятно, острозубо ухмыльнулся, почесал висок.
– Я вызвал, конечно. Вот с тех пор хорошо так повзрослел.
– А теперь-то чего?
Я задумчиво посмотрел на нож, которым отец вскрывал упаковку лазаньи. В блеске лезвия его было что-то вроде моего отражения, неясные очертания.
– Да ничего теперь. Ты мне благодарен будь, что я с тобой не так.
Мне вдруг и мамина фраза вспомнилась сразу. Когда отец мне зуб-то выбил (хотя он и так шатался), я себя сразу стал жалеть, маму спрашивал, почему отец меня ненавидит, а она мне отвечала:
– Любит он тебя, Боречка, любит. Как умеет, так и любит. Как его самого научили.
Уж как научили.
Горько его учили жить на земле, и он меня горько учит – без жалости.
– Ножом тебя, что ль, пырнуть, – задумчиво сказал я.
– Я тебе пырну.
Он залпом, как водку, допил клубничное молоко – со всем так делал, старая привычка была. Вторая натура.
– А такой безобидный был человек, – сказал он. – И не подумаешь. В гробу на него смотрел, думал, ну чистый профессор филологии. Ну да ладно.
Я вылизывал тарелку из-под лазаньи, потом пальцем водил по застывшим каплям соуса, старался все под ноготь загнать, чтобы вкусный был.
– Ну ты пойди, – сказал отец, – пошароебься. Поисковое поведение развивай. Может, найдешь что интересное. А мне с Уолтером надо встретиться. Ночью работа будет. У них ужас тут под землей живет, да и канализация тот еще кошмар, затопления одни.
– А я на этого Уолтера посмотрю?
– Ну, посмотришь, чего б нет-то?
Он пнул мой стул.
– Все, иди погуляй уже. Надоел.
– Ну и ладно.
Проходил я мимо него, а он как схватит меня за руку, словно волчок за бочок в колыбельной.
– Это еще что такое? – Отец соскоблил гнойно-кровяную корочку с язвы моей, маленькой, меньше копейки.
– Юрикова