– Я тоже до вчерашнего вечера находился у себя в квартире в Блумсбери, – рассказывал Брайс, – но если Сетона не стало поздно вечером во вторник, то я точно ни при чем. Дважды за вечер я звонил врачу, потому что мне было плохо: новый приступ астмы. Вы знаете о моих мучениях, Селия. Мой доктор, Лайонел Форбс-Денби, подтвердит, что я звонил ему около полуночи и просил немедленно приехать. Он, конечно, отказался, посоветовав принять две синие таблетки и перезвонить, если через час не наступит облегчения. Как вам это нравится? Я говорил ему, что боюсь умереть. В том-то и опасность астмы моего типа: если думаешь, что умираешь, то действительно можешь отправиться на тот свет.
– Но этого, разумеется, не случится, если Форбс-Денби запретит? – предположил Лэтэм. – А если он ошибется, Оливер?
– Он, кажется, лечил и Мориса? – спросила мисс Колтроп. – Морис его очень хвалил. Он был сердечником и всегда повторял, что жив только благодаря Форбсу-Денби.
– В общем, он мог бы приехать ко мне вечером во вторник, – огорченно произнес Брайс. – В половине четвертого ночи я опять позвонил ему, и в шесть часов утра он наконец пожаловал, но к этому времени худшее осталось позади. Какое-никакое, а алиби.
– Не вполне, Джастин, – заметил Лэтэм. – Где доказательство, что вы звонили из дому?
– Из дому, откуда же еще? Говорю, я был при смерти! И потом, если бы я поднял ложную тревогу, а сам мотался по Лондону и убивал Сетона, то как бы я попал к себе к моменту появления у меня Форбса-Денби? Так бы он вообще отказался лечить меня!
– Дружище Джастин! – воскликнул Лэтэм. – Если Форбс-Денби говорит, что не придет, можно его не ждать. Вам ли этого не знать?
Брайс грустно согласился; похоже, он отнесся к разрушению своего алиби с завидным философским спокойствием. Дэлглиш слыхал о Форбсе-Денби, модном терапевте, хорошем профессионале. Он внушил пациентам такую веру в свою непогрешимость, что, по слухам, мало кто из них был готов утолять голод и жажду, вступать в брак, производить потомство, покидать страну и умирать без его дозволения. Они славили его эксцентричность, смаковали грубости и восторгались вспышками гнева. Форбс-Денби был способен вышвырнуть в окно излюбленное патентованное снадобье своего пациента и указать на дверь его повару. Дэлглиш радовался, что не ему, а Реклессу с подручными придется выведывать у этого нелюбезного эксцентрика медицинские сведения о погибшем и алиби одного из подозреваемых.
Внезапно с яростью, заставившей всех уставиться на него вытаращенными глазами,