Из одной из дверей рядом без всякого предупреждения вылетел, сразу же безжалостно и жестко остановленный дверью напротив, некто чрезвычайно невысокого роста и не вполне причесанных очертаний. Посетитель, оторвавшись от пола, восстанавливая пошатнувшееся душевное равновесие, спотыкаясь и поминутно роняя и подхватывая папочку, по плавно изогнутой траектории ушел на дно коридора. Однако тут у них весело, подумал он. В коридоре имело место оживление. Теперь бегали почти все.
Он предусмотрительно посторонился, пропуская мужчину с артистично растопыренными пальцами простертых рук и широко раскрытыми глазами без единого проблеска мысли. Мужчина хрипло дышал. За ним шел галопом эскорт службы безопасности. Не отставая ни на шаг, следом с топотом несся джентльмен с решительным лицом, облаченный в развивающееся, иссиня-черное и глухое, напоминавшее средневековую хламиду духовного сановника. Все скрылись в приемной. Хлопнула, не закрываясь, дверь, и оттуда сейчас же вскричали с непередаваемым отчаянием и с тем содержанием, что вот как можно сердцу снесть: видев былое, видеть то, что есть? На это отвечали: немедленно и со спокойствием, с утомлением в голосе в том ключе, что какой тоской душа ни сражена, быть стойким заставляют времена.
Из дверей напротив неловко пятился и потно блестел тонзурой, прикрывая за собой дверь, другой джентльмен с потертым томиком под мышкой. Он прикрывал дверь в некоем тихом умиротворении и вроде бы даже не без понимающей улыбки, бормоча что-то про окончание споров и упавший топор. Позади его лысины можно было успеть разглядеть полотна в стальных рамах – что-то из серии Нитхардта, Брейгеля Старшего и Хиеронима Босха.
Он сделал пару предусмотрительных шагов.
Очертания кабинета тонули в темноте. То, что висело на стене, могло быть и скульптурой, и повешенным. Детали не различались. Вполне отчетливо различался лишь мужчина в носках, при галстуке, белой рубашке и черных брюках. Со скупым выражением дипломата на похоронах он, ссутулясь, стоял в ярком желтом квадрате у распахнутого настежь холодильника и смотрел в его недра, как смотрят, решая, как с этим жить дальше. Неприветливое сомнамбулическое лицо было освещено. Помещение было мрачным. Откуда-то снизу тянуло холодом. На приоткрытой двери висела табличка «Приемная». Больше в помещении никого не было.
Он медленно, скрипя половицей, ступил назад за порог. Он был уверен, что охрана и оба шекспира в бегах хлопали этой дверью.
За спиной в коридоре стало тихо и безлюдно.
…Тут нудно, с грехом пополам и никуда не спеша, без всякой надежды на сиюминутный успех, но в целом все же на более или менее приемлемом кандидатском уровне приканчивали доклад. Ожидалось, трактат будет носить характер серьезного проспекта, но докладчик, кажется, и сам больше