серьёзный взгляд Ксюши придаёт очаровательной кукольной внешности дочки
особую милоту. Светлая кожа, тёмные глаза и пушистые огненно-рыжие кудряшки.
Мой ангелочек!
– Чудо! Гены легли, как надо, – умиляется Машка, глядя в большие карие глаза малышки. – Глазищи одни чего стоят! Да убери ты этот шарф! Манишка же есть…
Конечно, я люблю Машку, но иногда Соколова просто невыносима. В отличие от меня, подруга высокая и фигуристая, с тёмным дерзким каре, которое очень органично
подчёркивает её характер и образ в целом. Лицо правильной овальной формы, нос не
классический, но аккуратный. Пронзительные серые глаза. Тщательно выщипанные
брови только усиливают этот эффект. Маша – полная моя противоположность.
Дерзкая. Бойкая.
А что до меня… Что взять с человека, которого все, кому не лень,
называют «ангельские глазки»? Застёгивая на все пуговицы пуховик, перебиваю подругу:
– Мань, минус два на улице.
Встретившись взглядом с подругой, бормочу, будто оправдываясь:
– Ветер какой! Боюсь Ксюшу застудить.
– Вот именно! – всплеснув руками, искренне негодует Маша. – Минус два, а не минус двадцать, – уперев руки в бока, кивает на Ксюшу, сидящую на простом деревянном стульчике у самой двери. В руке крохи любимая жёлтая пластиковая лопатка. – Кнопка, как капуста – сто одёжек и все без застёжек. Дышать, поди, нечем!
Вглядываясь в личико «запакованной крохи», тереблю в руках детские варежки. Сложно, когда первые шаги малыша попадают как раз на зимний сезон. Раньше всё так просто было: конвертик добавил и одеялко – красота. А теперь ничего не понятно. Надев пушистые варежки на детские крохотные ручки, упрямо гну свою линию:
– Нет, Маш, – всё так же стоя на коленях, заботливо поправляю тугие резиночки на манжетах желтого комбинезона, – боюсь я… дедушка… – не могу договорить, мгновенно теряя голос.
В горле будто тяжёлый ком застревает. Ни туда, ни обратно. Ещё не оправилась от боли потери.
– Ладно, не будем, – заметив в моих глазах пелену набежавших слез, Машка
поспешно машет рукой. Сдаётся: – Ты – мать. Знаешь, как лучше для дитя.
Одарив добродушной улыбкой, Соколова вытирает наливное красное яблоко о небрежно повязанную на объёмной груди серую шаль.
Когда я поднимаюсь с колен, чтобы поправить и одернуть пуховик, Маша тут
же встаёт напротив.
– На вот, – протягивает мне спелый фрукт, – лучше яблочко возьми.
– Маш, да не надо.
Совесть не позволяет принимать помощь от Машки. Подруга сама живет не богато. Благо, ей от работы предоставили бытовку. Домик небольшой – всего одно помещение, служащее жилой комнатой. В дальнем левом углу поставлена кованая односпальная кровать, перед которой постелен простой ковёр еще со времен СССР. Справа от кровати находится простой прямоугольный письменный стол со стоящим близ него стулом. Возле входной двери можно увидеть несколько металлических крючков, всверленных прямо в стену. На них висят куртка, дождевик и что-то еще невзрачного сине-красного цвета.
Так и не дождавшись, пока возьму яблоко, несмотря ни на какие возражения, подруга прячет его в карман моей куртки.
– Ксеньке в обед дашь, – для убедительности кивает. – Дитю зимой витамины необходимы.
Благодарно улыбнувшись в ответ, тяну вверх «собачку» на молнии кармана. В глазах всё то, что словами не выразить.
– Спасибо, Маш. Не знаю даже, что бы делала без тебя.
Мы всего год дружим, а ощущение, что я Машу всю жизнь знаю. Уголок рта дрожит, потому что это яблоко как нельзя кстати. Дома шаром покати. Как бы не хотелось, но придётся в продуктовом под зарплату взять крупы, молока…
Будто прочитав мои мысли, Машка щурит внимательные глаза. Для подруги не секрет моё нелёгкое положение.
– На козла своего подать в суд желание не появилось?
Мгновенно заливаюсь краской, когда подруга нелицеприятно упоминает моего бывшего.
– Пусть элементы платит!
– Алименты, – машинально поправляю подругу.
Поднимаю упрямо подбородок. Не нужно мне от Стаса ничего, тем более, денег!
– А то евонное дело нехитрое, – разоряется всё больше Машка, – сделал дите и в
кусты… в Москву обратно свистнул! Обидно за тебя, подруга.
Прячу глаза. В них, как в зеркале, всё отражается. Боль от предательства, болезненно задетое самолюбие, тоска. Стас, конечно, настоящее чудовище, каких ещё поискать. Только совесть не позволяет делать Лебедева в глазах подруги еще хуже, чем он есть. Машинально облизнув пересохшие губы, неохотно признаюсь Машке:
– Мань, он не знает ничего про ребёнка.
– Как не знает?! – глаза Машки становятся размером с блюдца. – Как же так?
– Я