Историю политической культуры большевизма можно переформатировать как историю индивидуальных голосов, ведущих политический разговор в тех или иных коммуникативных сферах, применяя определенные понятия для достижения прагматических целей, оставаясь в рамках ограничивающего контекста коммунистического социолекта. Такая программа неизбежно отсылает к наработкам Кембриджской школы. Будем ли мы руководствоваться позицией Дж. Покока (которого в нашем случае интересовали бы скорее публичные документы оппозиции) или К. Скиннера (которому, видимо, были бы более интересны эволюционные моменты в языке/социолекте оппозиции, если бы это было предметом его исследования), исследование неизбежно столкнется с вызовом «микроисторического» погружения в контекст225.
Основываясь на идеях Кембриджской школы, мы видим свою задачу в реконструкции речевого действия дискутантов. Важно сочетать понимание цепи уникальных ситуаций высказывания, позволяющей автору сделать определенный полемический ход, с реконструкцией политического языка (идиомы, диалекта), определяющего репертуар возможных смыслов и выражений. Следуя Скиннеру, имеет смысл реконструировать авторские интенции и устанавливать, чтó выступающий совершал в том или ином высказывании. В конечном счете «если высказывание или иное действие совершалось волей агента, то любое возможное описание того, что агент имел в виду, должно обязательно соответствовать тому набору описаний, которые агент мог в принципе применить, чтобы описать и классифицировать свои слова или действия»226.
Подход Кембриджской школы не предполагает существования «понятий» как самостоятельных объектов, которые можно изучить вне контекста содержательной полемики. Он отрицает саму возможность построения истории одного понятия, будь то «демократия», «партединство» или «сознательность», вне связи с конкретными случаями его использования множеством говорящих. При рассмотрении партийной дискуссии 1927 года мы комбинируем анализ политического языка, заданного прагматикой локального употребления, со множеством других высказываний партийных лидеров – но не только их. Чуткость к семантическому содержанию концептов должна сочетаться с вниманием к иллокутивной силе высказывания, которая демонстрирует спектр значений, заложенных в тексте, но выходящих за пределы языкового сообщения, и свидетельствует о сознательном выстраивании отношений между текстом и политическим контекстом227.
Контекст находится в тексте: полемическая языковая ситуация состояла из совокупности идиоматических матриц, принятых в политическом языке большевизма 1920‑х годов и составлявших фон, на котором проявлял себя тот или иной участник дискуссии228. Необходимо