– Тогда омовение необходимо.
Ребе Мориц снова взял книгу и собирался перевернуть страницу, но Мойше-Цви все не унимался.
– А если, допустим, Худи спит в перчатках, знает, что там дырка, а потом я как тресну его по голове тяжелым куском арматуры – и он из-за травмы головы забудет про дыру в перчатке?
Ребе Мориц призадумался, несколько раз медленно, размеренно кивнул.
– Все зависит от того, в каком состоянии рассудка он пробудится ото сна. Пошли дальше?
– Нет, – сказал Мойше-Цви. – Мы еще не поговорили о том, можно ли спать в перчатках без пальцев.
– Ой, Мой-ши-и-ик.
Мориц поехал дальше. Заговорил про собственно омовение, как его делать правильно. Я не слушал – отчасти потому, что, если не знать, как правильно, можно делать по-своему. Но в основном не слушал я потому, что совсем отвлекся, глядел в окно, высматривал эту праздничную девушку в белом. Она исчезла, и я начал сомневаться, видел ли ее вообще. Может, она просто плод моего воображения, физическое воплощение моих мыслей о Ту бе-аве, образ девушки, танцующей в платье на сборе винограда, сложившийся у меня в голове.
Нужно было это выяснить.
Я встал из-за стола. Мойше-Цви, когда я проходил мимо, вручил мне пластмассовую миску из-под хлопьев. Я вышел, допивая сладковатое молоко. Выбросил миску в урну у входа, надел свою черную шляпу.
Когда я иду погулять, то всегда стараюсь надеть пиджак и шляпу. Чтобы выглядеть солидно и почтенно. «Респектабельно», как говорит мой папа.
Лето еще не кончилось, на улице пахло скошенной травой. Вдалеке жужжала косилка. Деревья, растущие вдоль улицы, покачивались под приятным ветерком.
Обычно я хожу медленно, задумавшись. Не обращаю внимания, ни где нахожусь, ни куда направляюсь. Но сегодня я двигался целеустремленно, систематично осматривал все перекрестки, бросал хотя бы один взгляд на каждую улицу.
Увидел я ее на Целлан. Она дергала за поводок, тащила за собой собачку, но та учуяла что-то интересное у ствола дерева и рыла землю, согнув лапы, сопротивляясь.
Я медленно двинулся к девушке, с каждым шагом нервничая все сильнее. Я ни разу еще не говорил ни с одной из живущих по соседству девушек. Студентам иешивы[10] не разрешается говорить с девушками, а уж тем более с девушками в такой одежде. Я, собственно, и не хотел с ней говорить. Но что-то меня заставляло. Меня к ней тянуло, как будто я попал в какой-то намагниченный луч из научной фантастики.
Нынче Ту бе-ав. Она в белом. Может, именно этого от меня и хочет Бог.
Она занималась собакой и не заметила, как я подошел. Я попытался придумать умную фразу, чтобы начать разговор.
– Э-э… – сказал я.
Взвесив множество равнозначных вариантов, я решил, что «э-э» подходит лучше всего.
– Ой! – Она подняла голову.
Собака воспользовалась возможностью, рванула к дереву и принялась