Подмарка. Светлана Чернавская

только не все просто. За Теплинским ручьем земля принадлежала пречистенскому колхозу «Знамя Ленина», вдаль уходили посевные поля, а травяные угодья располагались по склону пологого оврага, тянущегося к Пречистено. Но это их выпас, по нему гоняли колхозное стадо и деревенское личное. Да и вытоптали изрядно. На небольшой луг, что между нашим и дяди-Пашиным огородом, до самой речки, коров не запускали, берегли траву на покос, в долгую зиму. Соседские паслись с подмарской стороны ручья, по склонам оврагов и вдоль поля, там и сено косили. После переезда дяди Паши лужайки «прихватизировал» сосед Ванюха. Суровый и нелюдимый, мои старались с ним не связываться, поэтому мама отыскивала места для покоса где только можно. Запомнилось, как увязалась я с ней в дальний-дальний овраг, под самое Пречистено. Хорошо, что предусмотрительно захватили с собой приличный кусок пленки и дождевик, поскольку дождь таки пошел. Мама сделала шалашик, дождик был тихий, без грозы, я укрылась, будто в домике и следила, как снаружи по прозрачной пленке стекают капли воды. Приятно было вдвойне: оттого что мне уютно в уединении, но при этом рядом родной человек. Вдруг край пленки отодвинулся и мама просунула букетик земляники – она и в дождь продолжала косить. Я ела мокрые ароматные ягодки и радовалась жизни!

      А для Галькиного выпаса оставался скромный лужок поблизости с домом, «лавочка», как называла его Тёня, трава на ней росла сочная и, наверное, вкусная – по словам бабушки: «Сам бы ел…» Почва была увлажненная, так как эту «лавочку», низменность, с трех сторон огибал ручей. Оттуда поили Гальку, она за раз шумно выпивала два ведра родниковой воды.

      Тёня сама ее стерегла, ну и я за компанию. Прихватывали с собой покрывало и бабушкины лепешки, испеченные на Галькиной сметане. В двух помятых алюминиевых кружках я приносила воду из родника (кружки всегда стояли там на камушках). Мы устраивались на покрывале, расстеленном на пружинистой травке, теть Наташа развлекала меня разными историями, закусывали лепешками, запивая их сладкой ключевой водой. Галька прислушивалась к разговорам, поводя ушами и отмахиваясь хвостом от надоедливых оводов. Журчали ласточки, на бреющем полете проносясь низко над нами, коровой и ручьем. Солнце к вечеру скрывалось за пречистенскими полями, от ручья наползала прохлада… И никакой, даже самой крохотной, тяжести в душе, никакой тревожной мысли… Иногда нашу кормилицу оставляли на лужке и одну, на привязи – делалось это чисто для порядка, все равно бы умница домой пришла. Но бабушка в таких случаях то и дело выбегала приглядеть за ней: стерегла от цыган, увести могли, бывали случаи в деревнях.

      Из молока бабушка варила каши, супы, делала простоквашу, творог, сметану, заквашивая сливки предыдущей сметаной (бабушка упорно называла снимки, их не сливают, а снимают с молока большой ложкой, утверждала она). Ложка в ней стояла. Творог спрессовывала лепешкой, в рассоле в погребе он сохранялся достаточно долго – типа сыр. На сыворотке пекла блины и пироги, лишней удобряла помидорную