Мы вернулись с Вовкой из бани… Спали в помещении для "партизан". Кровати в два яруса. Плафоны на потолке. Высота от пола до потолка, метра четыре. И видим мы такую картину. Чунга – Чанга прыгает с кровати на кровать, по – верху и головой "играет в футбол", то есть, в прыжке бьёт своей башкой по плафону. Два уже разбил. Стёкла на полу. Главное – ни одного пореза. Михалыч лежит на нижней койке, торчат только пятки и нос. Картина, как в морге. Ни звука, ни движения. А вот когда мы подошли к кровати, на которой лежал Славик, то слегка обалдели. Сам посуди. Лежит наш орёл, раскинув руки, в рваной на груди тельняшке. Он же на подводной лодке служил срочную. Лицо подушкой накрыто. Слышим – стоны, плач, всхлипы. Поднял я подушку… Славиково лицо в слезах, мука какая – то на нём, глаза закрыты, вот рот открыт и этот рот поёт с жуткой тоской: "…когда усталая подлодка, из глубины идёт домой…" И всё это сопровождается подвыванием таким, собачьим, что ли…
Смеялись мы долго. Как и Славик пел, до слёз. Да, девять пустых флаконов на полу валялось. Наутро Вовка им, на правах старшего, "звездюлину" конечно выписал. Особенно Чунге – Чанге. За плафоны. Ну вот, в принципе, и всё. Так что, видишь, как оно может получится, если не подумал и сделал. Спроси, как ты, к примеру, может и не обожрались бы так".
Мы потягивали пивко в шезлонгах втроём и улыбались. Вечер был тихий и спокойный. Каждый думал о своём, но… Мне кажется, что у всех в голове была песенка про Чунга-Чангу.
Евреич, дядя Вова и стакан портвейна
Тряхануло нас основательно. Самолёт резко провалился в воздушную яму. Тихо стало очень. Нехорошая такая, прямо скажем, тишина. Дядя Вова потёр ладонью свой затылок и повернувшись к Евреичу сказал:
– Вовка, ну сколько десятилетий тебе талдычить – не клади тяжёлое на полку над головой! В багаж сдавай! Ты что, опять кирпичей в сумку напихал? Больно же ведь.
Евреич сидел насупившись и молчал. Понимал – виноват. Он – то, у иллюминатора место себе взял. Дядя Вова по центру, ну а молодняк, в моём лице, у прохода. Так что, Евреичев груз шлёпнулся аккурат в самую серёдку. Точно на седую шевелюру дяди Вовы. После паузы, во время которой Евреич запихал своё добро снова на полку, дядя Вова произнёс:
– А помнишь, как стакан полетел, Вовка?
Евреич засопел довольно, мол "гроза" миновала и кивнул:
– Как такое забудешь? С ног до головы, весь генеральский мундир окропился.
Я