– Ведет, ведет! – Вениамин захлебывался в повторах, в русском языке глагол самое главное, запил рассолом из баночки, боялся губы порезать щербатым краем – запах самогона горячий выдох кинул мне в слова.
Показал на козла во главе шествия.
– Отара?
– Батальон!
Со стороны вокзала на заклание вел пыльную массу козел, потряхивал бородой, совсем не напоминал сказку, – за ним одуревший от жары, пыли и предчувствий овечий народец. Рядом с оградой стоял молодой парень с веревкой в руках – только что введенное с весов животное кинулось к принесенной вихрем клочку зеленой афиши. Веревка на изгороди повисла дохлой гадюкой. И в последнем вожделении, смешивая пол и природу, белая в рыжеватых пятнах корова по-бычьи взгромоздилась на стоящую рядом телку – вздрагивало в неутолимой предсмертной страсти коровье вымя, напряглись коричневые у коровы и розовые у телки соски.
Мы отъехали – чужой обед, жара и запах крови.
– Всегда подчиняются!
– Кто?
– Пока есть тот, кто ведет. У него даже попонка… в два ряда военные пуговицы!
– Советские?
– Итальянские, немецкие. Следопыты копают, тут на всех козлов пуговиц хватит! Ищут артефакты войны. С мундира у козла срезать хотели, да Вениамин не дал. А сельскому животно…водству, – странно разбил слово, – совсем кердык. Вослед партии нашей.
– Не боишься?
– Дальше бойни не пошлют!
Пьянка и супружеская неверность выбросила его из губернского города, отслеживает уездный городок Калач в качестве референта.
– А ты, слушай сюда! – Как-то в сторону сказал референт. – Давно в системе?
– Сам не знаю… – Хотя, наверно, все-таки знал.
А он, может, еще взлетит.
– Недавно схрон тут нашли с военных времен. Слышал?
– А как нашли?
– Был тут… бродяга так, не бродяга. Партизан! Будто бы родники сохранял, данные на него были. Бандеровцы эти места под себя готовили. Слобожанщину поднять, войну после войны ждали. Мы Крым свой вернули, они хотят Слобожанщину. Войну перекинуть! Донбасс воюет. Батальоны укропов почти за углом! – Он кивнул в сторону заката, чуть южней и дальше начиналась граница.
– Ты его знал? – Референт меня будто допрашивал.
– Родники мне показывал, я крест помогал укрепить. Святое место, говорил, родник от жажды спасает!
– А крестов было сколько?
– Мне показал один.
И что хотел тогда сказать отставной профессионал, только совсем недавно я стал понимать. Он словно что-то неясно знал про меня. И все те, что будто совсем случайно показывались раньше, тоже к чему-то меня готовили.
А отара уже входила в ворота бойни, вагоны к вечеру подгонят к станции – блеянье, крик, мат. И мой голос среди всех. Но ни тогда, ни теперь уже из по-женски раскинувшейся вокруг Москвы, я не знал и не знаю, какое существо или какая система вела в человеческой отаре меня самого.
Партизан