и зондов. Но Брейгель пытается догадаться. Вот картинка. На переднем плане пахарь ведет борозду, подальше ротозей-пастух разглядывает небо, в море надувает паруса кораблик, в глубине разливается знаменитый брейгелевский пейзаж, где непременные горы и водная гладь, и твердь, и хлябь. А на среднем плане, где море смыкается с берегом, видны торчащие из воды ноги, забавно разбросанные ножницами в разные стороны, только ноги и ничего больше. Все это не смешно, хоть и особой трагедии не наблюдается. Чьи это ноги? Это ноги Икара. На наших глазах завершается его одиссея навстречу Солнцу. При полнейшем, однако, равнодушии окружающих. Никак не миф, не исключительное событие, прославляющее героя, а всего лишь всплеск, вскрик и несколько пузырей над местом последнего успокоения. Ни смеха, ни печали, только некоторое остолбенение. Ирония удерживает и от того, и другого. Брейгель пессимист, понимающий, что этим не проживешь. Его живопись – форма самовыражения философа. А как при этом его понимать? Можно понимать, как угодно. Такой человек возьмет за руку и проведет по дорогам, тропам и тропинкам своего воображения. И выведет в очень странные места. А теперь думайте сами. Это, если вы склонны к фантазиям. А не хотите, так и не думайте. Если не хочется, не напрягайтесь. Делайте, что делают все, и будет порядок. Если вы сумеете раствориться в толпе, то на вашу незамысловатую биографию хватит трудов и достанется вина и прочих удовольствий. Ваши детские игры легко станут взрослыми. И вы будете стричь свинью, доказывая друг другу, что это овца, и получая бесхитростное удовольствие от собственной шутки.
Конечно, если вы не попадетесь на пути сумасшедшей Грете, собирающей хворост и поживу для адского огня. Но и это входит в условия игры. Попались, значит, не повезло.
Брейгель прожил сорок пять лет, хоть цифры эти приблизительны. За два года до смерти он мог наблюдать торжественный вход в Брюссель (1567 год) герцога Альба с 10-тысячным отрядом испанских карателей. Виселицы, колеса пыток впечатляют полной заурядностью среди прочих деталей брейгелевского пейзажа. Стоят себе и стоят, значит, так нужно для дела. Народ гуляет неподалеку, собутыльники уютно устроились. Жизнь продолжается. А разве не так? Вообще, характеристика юмор висельника очень точно подходит ко многим эпизодам и настроению брейгелевских картин. По форме – оксюморон (сочетание несочитаемого), а по сути – природа явлений, лежащая гораздо глубже поверхностного объяснения. Действительно, а что тут такого? Жить то надо. Воронье расселось на перекладине, пока полезные приспособления для наказания и педагогики простаивают без дела. Воронью хорошо наверху, а людям хорошо внизу, чуть в сторонке. Каждый должен знать свое место, и пусть торжествует жизнь. Брейгель вполне буднично заглядывает за ее край, потому что пьяницы и всякий простонародный сброд не дадут ему пропасть. Он и сам один из них, в своем единственном числе.
Но на известном рисунке выглядит он стариком. Он смотрит внимательно, именно на нас.
