Я ощущал унижение радостной жизнью.
Объявили танец, где можно было разбивать пары. Я сказал бодро тому, с кем обычно сидел за одной партой и больше этого знать о нем не хотел: «Пойдем, разобьем».
Мы разбили ее с тем, о ком ходили сплетни об интимнейшей с ней близости.
В толпе она не сразу поняла кому досталась.
Я сказал так ухарски и покровительственно: «Ну, иди сюда», что сам перетрусил от храбрости.
Краса моя пожала плечами и хмыкнула на меня.
Я лавировал с ней на сковородке своего ужаса. Я был акробатом, удерживающим себя от коллапса собственным напряжением.
Мягкая ее скорлупка двигалась сейчас со мной в ритм, удивленно поглядывая на мое отсутствующее вызывающее выражение.
За холодностью моей физиономии все вибрировало и сходило с ума во мне от ужаса и восхищения моментом. И хотелось бежать, чтобы в одиночестве переживать его, этот момент, еще тысячу раз, собирая случившееся по кусочкам, каждый из которых я мог дегустировать до бесконечности.
Музыка кончилась, я повернулся и хамски уполз к тому, с кем обычно делил монолитную парту.
И он сказал голосом Иуды, и все слышали: «Говорят, она от него беременна».
Шок от услышанного, от свалившегося на мою голову валуна известия, не парализовал стоика, но вытолкнул меня из здания школы прежде чем вызвал слабосильные слезы.
Я бежал. Покрасневший глаз солнца разделило пополам облаком и оно взирало на меня биофокусом запотевших линз.
На пятом километре моего пробега по городу я понял зачем дал измучить себя вдохновляющему страданию.
Во все времена мученичество вело к просветлению, это я знал из книг, фиксируя боль с вмерзшими в лед момента героями. Я начал записывать в уме уже созданную мной ситуацию. Я забыл о моей инквизиторше, когда дошел до последней странички, ибо пришел к логическому концу собственного расписания на дыбе.
Боже мой, я творил.
Мне больше не нужна была моя прекрасная леди, чтобы мучить меня для вдохновения. Я создал ее портрет. Я был от нее свободен.
Так я написал свой первый рассказ.
Любить самого себя – это ли не прекрасно? А я себя не люблю, Almighty.
«За что?» – Ты так сочувственно спрашиваешь меня.
За мои вечные эксперименты над самим собой. Можно назвать эти выходки издевательством над самим собой. – Проверка насколько выдержит моя психика, мое тело и мое сердце.
В университете меня били. Били морально. Я их (своих сокурсников) изничтожал молчащим презрением отстающего по баллам гения, которому недосуг копаться в чепухе навязываемых как обязательные предметов – идеологический факультет, будут работать с иностранцами. Почему-то филолог обязан знать назубок историю партии, политэкономию социализма и капитализма, знать как оказывать медпомощь на случай атомной войны (военная кафедра) и прочее, что должен знать идеологически надежный гражданин.
Много лет назад до этого, в детском доме, меня тоже били, но физически,