Чуть ниже герой Достоевского опять сетует на свою беспомощность и немощь:
«Скажу вам торжественно, что я много раз хотел сделаться насекомым. Но даже и этого не удостоился»93.
И если насекомым вполне не получилось, то уж он (герой «Записок из Подполья») вполне трансформирует себя в – мышь, а свой «петербуржский угол» – в «мерзкое и вонючее подполье»:
«Там, в своём мерзком, вонючем подполье, наша обиженная, прибитая и осмеянная мышь немедленно погружается в холодную, ядовитую и, главное, вековечную злость. Сорок лет сряду будет припоминать до последних, самых постыдных подробностей, свою обиду, и при этом каждый раз прибавлять от себя подробности ещё постыднейшие, злобно поддразнивая и раздражая себя собственной фантазией»94.
«Откуда же у этой «мыши» столько злобы и яда?» – спросим мы. Что может служить источником этих ядовито-злобных истечений? Ответ Достоевского по своей жизненной правде оказывается убийственным:
«Но именно вот в этом холодном, омерзительном полуотчаянии, полувере, в этом сознательном погребении самого себя заживо с горя, в подполье на сорок лет, в этой усиленно-созданной и всё-таки отчасти сомнительной безвыходности своего положения, во всём этом яде неудовлетворённых желаний, вошедших внутрь, во всей этой лихорадке колебаний, принятых навеки решений и через минуту опять наступающих раскаяний – и заключается сок того странного наслаждения, о котором я говорил»95.
Так вот оказывается в чём дело! Герой сам себя заживо погребает в подполье на сорок лет. Причём, Достоевский подчёркивает особенно – погребает себя «с горя» и из-за «безвыходности своего положения», сохраняя при этом «неудовлетворённые желания». «Что же это за желания?» – спросим мы. Да, причём, желания человека в самом расцвете сил и лет? Ответ не оставляет никакой возможности сомневаться – это желания «царя природы» в самом расцвете сил, который, вдруг, обнаружил, что никакой он не «царь» и что в его человеческом существовании нет не только ничего «гуманистически возвышенного», но даже и ничего «обычного». Он, этот сорокалетний узник подполья, «необычен», но со знаком минус. Он – человек, вывернутый наизнанку, живущий по образу мыши и намеревающейся стать насекомым. Он уже и не человек.
Он доведён до отчаяния своим безвыходным положением, которое никто – и прежде всего он сам – не сможет изменить. Он, по непонятным ему причинам, заброшен – опять же непонятно кем – в этот мир и вынужден страдать в нём. Сам его образ – вызов гуманизму, со всеми его пустыми и никчёмными словами, с его призывами, которые оборачиваются «укором сознания» человека и так больного и зависимого от «игры этого сознания». Ему ничего и не остаётся, как только играть в эту игру и получать от этого сладостное наслаждение.
И если в минуты отдыха, пусть краткого, ему приходит в голову «реальная картина» его бедственного