Девятнадцать лет назад моё сознание всё ещё блуждало в потёмках. И совсем не удивительно, что задуманный в начале 80-х годов очерк, подобно малому ребёнку, год за годом меняющему свои детские одёжки на более взрослые, – спустя девятнадцать лет оделся в одежды зрелого мужа, приняв облик художественно оформленной документальной повести.
В конце же 70-х – начале 80-х годов я большей частью мечтала: «Мне бы встретиться и поговорить с Адамом Адамовичем! – не как пациент с лечащим врачом, а как писатель с человеком очень близкой ему, почти родственной, профессии. Ведь если писатель призван лечить душевные недуги людей, то врач лечит их физические недомогания!».
Так, примерно, я размышляла каждый раз, когда возникало желание приступить к написанию этого материала. И хотя я многое ещё не осознавала тогда умом, внутренне хорошо чувствовала: чтобы написать обо всех обстоятельствах, неразрывными нитями связавшими меня с первых дней после приезда в Осло с Норвегией, её природой и мудрыми норвежцами, мне была нужна длительная доверительная беседа, прежде всего, с главным героем своей будущей работы, – как на исповеди!
«Но как решиться позвонить Адаму Адамовичу и попросить его о личной встрече? – размышляла я снова и снова. – Никто в Осло, даже из близкого мне журналистского окружения, не знает о том, что я давно и серьёзно занимаюсь поэзией. Я известна здесь всем, – в том числе и Адаму Адамовичу – как „вторая половина“ Евгения Крюкова, но отнюдь не как писательница или поэтесса».
Моё богатое в других случаях воображение, легко находившее выход из самого безвыходного, подчас, положения, на этот раз бездействовало, пассивно наблюдая, как я мучалась в поисках разумного предлога позвонить Адаму Адамовичу и попросить его о личной встрече.
«Предположим, я наберусь храбрости, и вот сейчас, сию же секунду позвоню ему, – размышляла я. – Но где гарантия, что он не посмеётся над моей просьбой? Если же он и согласится встретиться со мной, – продолжала я развивать свою мысль, – что получится из этой беседы? Сумею ли я написать о нём так, чтобы люди, никогда не встречавшиеся с ним, поверили мне? Чтобы они увидели его не только моими глазами, но и глазами тех советских людей, которые в разные годы работали и жили со своими семьями в Норвегии, хорошо помнят и, конечно же, любят его! Ведь он единственный врач, к которому обращались в прошлом и продолжают обращаться сегодня, в случае необходимости, работники нашего посольства, торгпредства и других советских организаций в Норвегии на протяжении не много не мало – сорока лет!.. Но даже если я напишу этот очерк, и, с моей точки зрения, напишу удачно, возьмётся ли кто опубликовать этот материал? – моё имя никому ничего не говорит. Если же его не опубликуют, как я буду выглядеть в глазах человека, поверившего мне на слово и согласившегося рассказать о себе, своей жизни?»
Одним