от утром вдруг нахлынувшей тоски,
как некой шутки из ночных кошмаров —
не чтобы напугать – так, сжав виски,
заставить переждать в углу дивана —
и ночь, и боль, и свет под потолком,
и даже то, что бабочка хлопочет
у лампочки, оставив на потом
и страх, и боль, что были этой ночью.
«…ты замолкаешь, чтобы не сорваться…»
…ты замолкаешь, чтобы не сорваться
на слабый крик или на громкий шёпот,
в кафе, на станции, откуда не добраться
в такое время. На перроне топот
переезжающих в другое время года,
от этих мест подальше – или глубже.
Наличие билета – суть исхода
со станции – корабликом по луже,
ни утонуть в которой, ни уехать
куда-нибудь – кафе не отпускает
при расставании… Банальная помеха —
наличие любви – и каждый знает
из отъезжающих, что это неизменно
теперь уже, когда спустя полжизни —
единственная в жизни перемена —
прощание в кафе. И поезд дышит
почти что в спину, в рельсах застревая,
как в той же луже, что уже просохла.
И никого от края и до края.
И станция как будто бы оглохла.
«Если зеркало мне не врёт…»
Если зеркало мне не врёт,
то со смертью не всё проходит.
Завершив неземной полёт,
крылья сушатся в огороде,
точно простыни на ветру
после жаркой любовной ночи.
Даже если я и умру —
жизнь не кончится между прочим,
свой воскресный свершив полёт,
как перо по листу бумаги,
в облаках, где гроза растёт,
заполняясь, как брагой фляги,
электричеством и дождём,
свежим ветром, слезой младенца,
перепуганного огнём —
никуда от огня не деться…
как не выжить в кромешной тьме.
Видно, всё-таки, прав Проперций:
ничего не кончается, нет,
там где слово застряло в сердце.
«Река опять замёрзла, как постель —…»
Река опять замёрзла, как постель —
от одиночества. Стекольщик был не пьяный —
на совесть застеклил её. Теперь
она, как я в глухом углу дивана,
под матовым стеклом – в своём углу,
что, может быть, не лучше и не хуже
других таких же, но не по нутру
такое сочетание, к тому же,
замёрз пейзаж по берегам реки,
не сохранив былого украшенья.
И облака, что были так близки
порой – не поспешают с возвращеньем
и где-то прячутся, чтоб тоже не уснуть
в каком-нибудь углу, за пыльной шторой,
тем самым завершив небесный путь —
земною жизнью, в закромах которой —
уже достаточно. И не перечерпать
ладонями