– Чего ты добиваешься, Баск? – спросил я, снова обращаясь к невидимому человеку.
Нет ответа.
Я поднялся и решил подыграть – насколько это в моих силах. Мне нужны сведения, а ради них можно немного потерпеть. Между нами вращались наши кулаки: два грязных, два светящихся. Я ударил первым – это был удар с широким замахом, абсолютно бесполезный. Костяшки пальцев бойца, словно колотушка, врезались в мой подбородок, а затем в мой нос. Это повторялось снова и снова. Мое лицо превратилось в маску боли.
Ярость заставила меня встать с грязного пола. Я попытался вцепиться в соперника, но он обхватил меня за голову, подтянул к себе и ударил коленом в живот. На колене не было меди, поэтому удар на меня не подействовал, но все равно было неприятно ощущать, как в тебя раз за разом врезаются чьи-то конечности.
Я вывернулся. Если бы я был существом из плоти и крови, то уже сломал бы себе шею. На секунду я высвободился, но затем на меня снова обрушились кулаки – и на этот раз противник бил меня более отчаянно, чем раньше. Я отбивал один удар за другим, пока снова не оказался на полу. В глазах у меня помутнело.
Превозмогая боль, я заметил, что к нам бросились охранники. Я уже собирался оскорбить всех их предков, как вдруг понял, что им нужен не я, а боец. Осыпая его проклятиями и угрозами, они прижали его к ящикам.
Это было испытание – проверка, а не наказание. Баск хотел воссоздать произошедший с нами случай, но так, чтобы находиться за пределами досягаемости. Неизвестно, понял ли он, что я в него вселился, но он хотел увидеть это снова. Видимо, им руководила жажда наживы; он почуял новые возможности. Мысль об этом заставила меня улыбнуться.
Острый однажды процитировал слова некоего драматурга о том, что театр – единственная радость, доступная всем. Тогда я презрительно фыркнул в ответ, но сейчас понял, что это правда. Да, арены Таймара и Сараки предназначены для отбросов общества, но по сути своей они – тоже театральная сцена. Поднимающийся занавес? Первый удар. Остроумный диалог? Парирование и блоки. Крещендо? Треск пробитого черепа, облачко голубого дыма, хлюпающий звук, с которым уходит внутрь сломанная скула. Все это – спектакль, такой же, как и данная ситуация. Я был героем своей собственной жалкой пьесы. Теперь я все понял: Баск не собирался рисковать мной – он просто хотел побудить меня к действиям.
Когда они вытолкнули бойца обратно на арену, на его лице было написано, что ему тоже все ясно. Он знал, что он – расходный материал. Эти слова повисли между нами в спертом, наполненном потом воздухе.
Я позволил ему бить меня снова и снова, и время от времени сам атаковал, просто чтобы ему было не скучно. Мои удары едва его задевали, и уж тем более не останавливали, однако я чувствовал, как он отшатывается после каждой мощной атаки. Я с ужасом думал о том, сколько крови я бы уже потерял в настоящей драке. Оставалось благодарить судьбу за то, что я уже