Дверь распахнулась, и камеристка появилась на пороге. В ее взгляде читался упрек, в руке она держала цинковое ведро, наполовину заполненное углем.
– Больше нет, милостивая госпожа. Так мне разжечь печь?
Элизабет знала, что Йордан стоило больших усилий преодолеть себя и выполнить работу, которая была ниже ее достоинства: на вилле Мельцеров растопкой печи занималась кухонная прислуга. Тем не менее Мария Йордан по своей собственной воле пошла на эту службу, просто умоляла взять ее, потому что не могла видеть, как Мари, появившаяся на вилле в качестве кухонной служанки и поднявшаяся затем до камеристки, стала теперь хозяйкой.
– Можете затопить у себя, чтобы не отморозить пальцы, – решила Элизабет. – Я сама сейчас уйду.
Мария Йордан была очень довольна этим решением и поспешила подать госпоже пальто, шляпу и обувь для прогулки.
– Если зайдет моя свекровь, то я до самого вечера на вилле.
– Я передам.
– А завтра утром я пойду на заседание благотворительного общества.
– Хорошо, я ей скажу. Предложить ей кофе?
– Нет. Если не получится по-другому, предложите ей мятный чай. И те бисквитные пирожные, которые недавно испекла повариха.
– Но они уже, к сожалению, кончились, милостивая госпожа.
– Ну тогда только мятный чай.
Мария Йордан усердно закивала. В этом отношении Элизабет могла на нее положиться целиком и полностью: она ни за что бы не предложила Риккарде фон Хагеманн остаться в квартире и уж тем более прождать невестку до вечера. С самого начала она испытывала явную антипатию к свекрови Элизабет.
На улице, несмотря на проглядывающее апрельское солнце, дул ледяной ветер, и Элизабет высоко подняла воротник пальто. Еще в прошлом году она добиралась до Фрауенторштрассе на трамвае, но он больше не ходил. Это было даже хорошо для Элизабет, потому что у нее не было денег даже на одну поездку. И еще хорошо, что уголь не привезли. Да и содержание квартиры на Бисмаркштрассе выходило далеко за пределы ее возможностей. Когда-то они вместе с мамой подыскали эту презентабельную четырехкомнатную квартиру с высокими лепными потолками и прекрасными старомодными кафельными печами на втором этаже. Здесь был и выходящий в сад широкий балкон, и подвал, и две комнаты для домашней прислуги на мансардном этаже дома. Мама тогда была просто в восторге и от удачного расположения, и от высоких окон, пропускавших так много света. В начале их брака никто в семье не мог и предположить, что плата за эту квартиру в скором времени окажется обязанностью Элизабет. Конечно же в семье фон Хагеманн уже знали это, но они деликатно молчали. Вероятно, считали, что дочь богатого текстильного фабриканта