Туша. Никита Демидов

в голову, но ждать я более не мог. Мне казалось, что труп этого неизвестного может послужить ключом к разгадке тайны, частью которой я по неволе стал. Я дернул со всей силы и свалился на пол. В нескольких метрах от меня, на спине, закинув назад голову, лежал тот самый покойник. От увиденного зрелища я закричал. Мертвец смотрел на меня широко раскрытыми глазами, которые по-прежнему блестели, как-то горько усмехаясь перекошенной набок челюстью. Было в этом лице нечто исконно мертвое, все черты его как-то не вязались с жизнью, своей бросающейся в глаза искусственностью. А может с мертвыми всегда так? Я стал перебирать лица виденных мною ранее покойников, но этот мертвец выбивался из общего числа, каким-то особенным глянцем своей мертвенной кожи. Он будто бы никогда и не был живым, – думалось мне, и мысль эта ввергала меня в безнадежное и бесконечное смятение.

      Пораженный этой его удивительной, вне жизни и смерти находящейся внешностью, я даже не разглядел в этом лице знакомых черт. Но загнанный в угол и лишенный всего, кроме возможности созерцать, я постепенно стал узнавать в покойнике очень близкого мне человека. Этот нос, от переносицы идущий тонкой, прямой линией; густые брови, приподнятые будто бы от удивления; какого-то томного разреза глаза, держащиеся открытыми лишь благодаря неимоверному усилию воли; пухлые губы, небольшого рта, с чуть опущенными вниз кончиками, все это кого-то напоминало мне. В этих чертах была вся наша порода. Так очевидно выглядел мой отец в молодости, такого же типа лицо было и у моей сестры, смягченное чем-то от матери, и по женскому более завершенное и целостное.

      И тут я все понял. Мысль поразительная, простотой своей и в то же самое время фантастичностью, мысль чудовищная и противоестественная свалилась мне на голову подобно небесам. Покойник был моей точной копией. Вылитый я, вплоть до родимого пятна на правой щеке.

      V

      Кто это такой, черт возьми? Что это за дурацкие шутки? – спрашивал я самого себя, спустя время, потребовавшегося мне на то, чтобы прийти в себя после всего этого. В жалком положении моем, выбора практически не было, оставалось лишь размышлять о том, кто это, и что он тут делает, но думать я боялся, было страшно даже начать. Все и так было ясно, я умер, и на полу лежало моё тело. Но откуда же этот мой внутренний голос. Я не мог ошибиться, потому как узнавал его. Это был мой голос, такой приятный и размеренный, словно принадлежащий умудренному жизнью человеку. Именно им я проговаривал слова при чтении, заслушиваясь порою до пренебрежения к повествованию. Все это оставалось непонятным, словно меня против воли загнали в какую-то фантасмагорию, в бред сумасшедшего человека, в качестве наказания за какое-то неслыханное преступление.

      Не смея более думать о происходящем, пребывая в ужасе от одной лишь возможности зарождения во мне мысли, я как-то непроизвольно, не своим усилием, схватил неизвестного за подбородок и притянул к себе. Моему удивлению не было предела, когда тело поддалось, и легко, податливо скользнуло по полу едва слышно скрежеща,