Литиков зубами открыл бутылку и протянул Бабухину. Бабухин сделал несколько крупных глотков и вернул сосуд с горячительным Литикову.
Когда бутылку сунули в снег, в ней оставалось не более половины.
Они бежали, шли, брели, опять пытались бежать. И выбрасывали бутылки, одну за другой. Порой и не пригубив даже. Мешали они, торчащие из карманов, на ходу перекидывать справа налево и обратно тяжеленный, обжигающий руки ящик. А потом из рук одного путешественника – в руки второму.
И длилось это бесконечно долго. И когда впервые мелькнул огонёк, Бабухин и Литиков уже не способны были проявлять какие-либо чувства. Мелькнул и мелькнул. Ну и что? Они продолжали топтать тропинку, отупело-механически, готовые в любую минуту отказаться от этой жизни-нежизни, повалившись на искрящуюся в лунном свете перину и мгновенно заснув.
Бабухин уже не завидовал короткому шагу Литикова, потому как длина его собственных шагов давно уже вышла на уровень отметки, именуемой «ниже низшего предела», что, однако, не сократило количества промахов, допускаемых то правой, то левой ногой. Его покачивало. И не только из стороны в сторону, но и назад и вперёд.
Но огонёк становился всё более назойливым. Закрепившись в рамках информационно-психологических полей, он начал гипнотическое воздействие на обоих замороженных субъектов.
– Огонь. Там! – прохрипел Бабухин.
– Видел, – отозвался Литиков.
Они молча продолжали двигаться, пока не оказались у крыльца деревянного деревенского дома. Над этим крыльцом и горела одинокая лампочка. Остальные дома были безмолвны.
Без милой принцессы мне жизнь не мила
В этот раз им повезло, они остались живы. Оба. Однако пройдёт не так уж и много времени, когда один из них будет мёртв, а второго будут спрашивать, не подозревает ли он кого-либо в убийстве его товарища, так как первоначальная версия о самоубийстве сомнительна. Эти сомнения возникнут после получения заключения судебно-медицинской экспертизы.
Этот второй, живой, как раз будет находиться в кабинете следователя прокуратуры, когда туда войдёт какой-то невзрачный мужичок в задрипанном костюмишке, но при галстуке и белой рубашке и положит заключение перед следователем Колодкиным. И они примутся читать и комментировать текст принесённого документа.
Колодкин: Раневой канал чистый, без дополнительных порезов.
Пришелец в костюмишке: Где?
Колодкин: Вот этот абзац.
Пришелец: А если бы не чистый был?
Колодкин: Тогда вероятность, что он сам себя, была бы значительно выше. Вгонять нож в собственное тело всегда сложнее, чем в тело ближнего своего. Сила удара уже не та – когда в себя, я имею в виду, – поэтому самоубийце приходится прилагать дополнительные усилия, напрягаться, чтобы нож поглубже вогнать.
Пришелец: Но он может и обратно выдернуть, а не продолжать резать самого себя.
Колодкин: Всё может быть. Смотря, однако, для чего выдернуть. Если удар наносил убийца, то да, согласен, он