– Держись поближе, – говорила она, обводя взглядом прилавки. – Не дай киндефрессеру себя украсть!
Епископ построил стену, когда мне было десять, чтобы уберечь город от тумана, которым веяло от леса. Священники звали его «нечестивой мглой», несущей зло и хворь. После возведения стены через городские ворота стали пропускать только святой и торговый люд: монахов-паломников, коробейников со льном и шелком, купцов на воловьих повозках, полных вяленой рыбы. Нам пришлось перестать собирать травы и охотиться в лесу. Отец срубил вязы позади дома, чтобы у нас было место для огорода. Я помогла матери высадить семена и смастерить плетеный курятник для несушек. Отец купил камень, и мы втроем сделали ограду вокруг участка, чтобы не лезли собаки.
Несмотря на то что город теперь был закрыт, матушка все равно не позволяла мне гулять без нее, особенно в новолуние, когда мне чаще всего досаждали обмороки. Всякий раз, когда я замечала детей, бегающих с поручениями или играющих в бабки за церковью, меня наполняла беспокойная горечь. Я казалась всем младше, чем была на самом деле, из-за маленького роста и того, как мать со мной нянчилась. Я стала подозревать, что киндефрессер – просто одна из ее бесчисленных историй, придуманная, чтобы напугать меня и заставить держаться рядом с ней. Я безгранично любила матушку, но мне хотелось гулять. Она относилась ко мне как к одной из своих кукол, к хрупкой вещице из ткани и бусин, обреченной стоять на полке.
Вскоре после того, как возвели стену, в нашу дверь постучал сын портного Маттеус; темные волосы у него блестели на солнце, а в глазах сверкало веселье.
– Я принес стрелы, – сказал он. – Тебе можно в рощу, поучить меня стрелять?
Наши матери сдружились из-за того, что моей постоянно требовались лоскутки полотна. В холодное время года она шила кукол на продажу, и женщины скоротали вместе немало вечеров, перебирая обрезки и сплетничая в портняжной мастерской, пока мы с Маттеусом играли. Неделю назад мы с ним нашли рыжего котенка. Отец утопил бы его в мешке, а вот Маттеус решил дать ему молока. Пока мы крались с котенком наверх, в его комнату, я ломала голову над тем, чего бы еще ему предложить, чтобы мы снова могли поиграть. Матушка научила меня всему, что сама знала о том, как пользоваться луком. Стрельба стала одной из немногих вещей, в которых я была хороша.
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – теперь умоляла я.
Она посмотрела на меня, сжав губы, и покачала головой.
– Матушка, – сказала я. – Мне нужен друг.
Она поморгала, смягчаясь.
– А если случится припадок?
– Мы пойдем глухими улочками. Луна почти полная.
Мать глубоко втянула воздух, борьба чувств отразилась на ее лице.
– Ладно, – наконец выдохнула она. – Давай я заплету тебе волосы.
Я радостно взвизгнула, хотя терпеть не могла, когда она вытягивала мои кудри, обычно остававшиеся