Сказав свое слово, я поворачиваюсь на каблуках, не позволяя себе задержаться ни на секунду, дабы оценить команду, понять, упало ли что-то из того, что я сказала, на благодатную почву. Вместо этого я решительно ухожу, позволяя туфлям-лодочкам как можно быстрее нести меня по полу раздевалки. На этот раз я даже не трачу лишние шаги на то, чтобы обойти логотип команды.
Ни и что с того, что это плохая примета? У меня и так уже все хуже некуда.
Я бросаюсь к лифтам, изо всех сил вдавливая кнопку вызова. Когда большие серебристые двери раздвигаются, я спешу внутрь, нажимая кнопку «закрыть». Но прежде чем двери успевают сработать, я замечаю высокую широкоплечую фигуру, направляющуюся медленной трусцой в мою сторону.
– Придержи дверь, – выкрикивает Холт низким, глубоким голосом, похожим на карамельный сироп на шоколадном мороженом.
Где-то полсекунды я взвешиваю варианты. Я могла бы притвориться, будто не слышу его. Позволить дверям лифта закрыться и наконец остаться одной в кабине, где смогу без зрителей предаться отчаянию.
Но нечто, живущее во мне, реагирует инстинктивно. Вопреки здравому смыслу я протягиваю руку, придерживая двери достаточно долго, чтобы Холт смог войти и встать рядом. Когда я отстраняюсь, двери закрываются, и мы остаемся вдвоем. По-настоящему наедине с тех пор, как на первом курсе колледжа я сбежала из его комнаты.
Это случилось шесть лет назад, и за прошедшее время этот человек лишь вырос во всех смыслах данного слова. Во время учебы в Саттоне он всегда был крупнее других парней, но мужчина, стоящий рядом со мной сейчас, – сплошные мускулы. Фирменное черное поло обтягивает его мощные бицепсы, ткань натягивается на широкой груди. Когда он заговаривает, его глубокий голос заполняет каждый дюйм небольшого пространства, которое мы разделяем.
– Ты в порядке? – спрашивает Холт. Смотрит мягко, но серьезно.
Я не могу выдержать его пристальный взгляд, не почувствовав неровный ритм сердца в груди, поэтому переключаю внимание на кнопки лифта и вру:
– В полном.
– Не похоже.
Будь ты проклят со своей проницательностью.
Мои плечи опускаются, когда я сдуваюсь под наконец обрушившейся на меня тяжестью последних десяти минут.
Холт Росси – явно не то плечо, на котором мне стоит плакать. Но он тут и готов слушать. Еще один взгляд в эти дымчато-серые глаза, и мое хрупкое сердце раскрывается.
– Просто все это… намного сложнее, чем я думала, – шепчу я в пол.
– Что именно? То, что Браун здесь? Или то, что ты заняла место деда?
Я фыркаю, со слабой улыбкой поднимая взгляд на Холта.
– Все вышеперечисленное.
Его взгляд меняется, наполняясь добротой, которую я не в силах описать.
– Понятно. Уверен, это тяжелая работа.
– Дедушка был значимой фигурой, заменить его нелегко, – говорю я, сглатывая ком в горле, всем сердцем желая, чтобы дедушка сейчас оказался здесь.
– А